Стрелы свистели уже почти непрестанно, и защищаться от них было всё сложнее и сложнее.

Хельмут заметил, что Вильхельм стал идти несколько медленнее и опустил щит, несмотря на стрелы. Неужели яд начал действовать?.. Это вселяло тревогу, потому что, пока Вильхельм ещё был жив, Хельмут отравителем себя не чувствовал. Но что будет, когда он умрёт? Одно дело — убивать врагов, захватчиков, крошить их в бою без разбора, а другое — отравить человека, который долгое время был другом, пусть даже и оказался предателем.

Вильхельм замер, и Хельмуту пришлось жестом остановить отряд.

Вильхельм осторожно снял шлем, тряхнул головой, сбрасывая капюшон-подшлемник, и его смоляные волосы разметались по блестящей стали кирасы. Хельмут приподнял забрало, не решаясь снимать собственный шлем — инстинкт самосохранения ещё никуда не делся. Он осторожно приблизился к Остхену и увидел, что тот зажмурился, словно спасаясь от слишком яркого света. Хотел, видимо, протереть глаза рукой, но вовремя очнулся и вспомнил, что на нём были латные перчатки. Тогда Вильхельм просто покачал головой и резко распахнул веки.

— Ох, что-то я… — тихо проговорил он и пошатнулся.

Очередная стрела просвистела в паре сантиметров над их головами — Хельмут чудом успел вовремя пригнуться. Только он выпрямился и опустил щит, как буквально кожей почувствовал острое приближение смерти и свист в ушах…

Но Вильхельм пошатнулся снова.

Он сбил бы Хельмута с ног, если бы не впившаяся в его шею стрела. Хельмут слышал, с каким мерзким хлюпающим звуком она вошла, как Вильхельм захрипел и как забулькала кровь в его рту… Хельмут неосознанно бросился к нему и, несмотря на тяжесть доспехов, смог подхватить и осторожно уложить на жухлую весеннюю траву, будто это могло бы как-то его спасти. Стрела застряла в правой части шеи, изо рта Вильхельма вытекали кровавые, смешанные со слюной пузырящиеся ручейки. Он дико хрипел, округлив глаза, но потом вдруг его ресницы задрожали и веки начали неумолимо тяжелеть.

Хельмут дрожал.

Вильхельм умирал не из-за яда, а из-за шальной стрелы, случайно долетевшей сюда и предназначавшейся Хельмуту. Если бы Вильхельм не пошатнулся и не оказался прямо на её пути, невольно закрыв Хельмута собой… Если бы не яд, из-за которого у него, видимо, закружилась голова… Всё-таки яд тоже был причиной смерти, хоть и не прямой.

И Хельмут даже не ощутил облегчения от того, что в итоге Вильхельма убила стрела. Ему не было приятно думать, что он сам сейчас избежал неминуемой смерти или тяжёлого ранения. И он вовсе не был рад тому, что весь его план сработал без сучка без задоринки, словно ему помогали какие-то высшие силы…

— Скажи… скажи ей… — прохрипел Вильхельм, выхаркивая целый фонтан крови, которая залила его идеально вычищенную кирасу из светло-серой стали. — Я её… люб…

Он не успел договорить.

Зато Хельмут вовремя успел очнуться. Он поднялся, оставив мёртвого друга на земле, оглядел стоявших позади солдат и редкие, но весьма раскидистые сосны, которые тоже, будто воины, дополняли их ровный строй… Потом посмотрел на замок — наверняка с юго-восточной части стены на его отряд уже открывался прекрасный обзор. Поэтому стоит поторопиться.

— Так, вы… — кивнул он на ближайших двух солдат. Прикинул и добавил: — Ну и ты тоже. Возьмите тело его светлости и отнесите в лагерь. — Приказы сами собой слетали с его языка, по привычке, инстинктивно. — Дайте сигнал к атаке — и за мной.

Воины, кажется, растерялись. Особенно те, что принадлежали Вильхельму, — они всегда слушались лишь его, а приказы других дворян для них были чужды и непривычны. Но выбора у них не осталось: их хозяин погиб, и им придётся подчиняться барону Штольцу.

Благодаря подоспевшей основной части их отряд сильно растянулся в длину, но при нападении они планировали перестроиться и рассредоточиться по ширине ворот и стены. Хельмут отдал команду и в глубине души испугался, что её не исполнят. Впрочем, он привык, что его приказы исполняли всегда, поэтому не собирался терпеть неповиновения. Наверное, эта, с одной стороны, внезапная, а с другой, столь ожидаемая смерть Вильхельма чуть выбила его из колеи и лишила хвалёной уверенности в себе… Нужно поскорее взять себя в руки.

Когда строй таки начал менять свою форму, Хельмут с облегчением выдохнул.

И снова повёл солдат в бой.

Даже издалека было видно, что лучников на стенах стало больше — они напоминали живой частокол. Поэтому Хельмут велел поднять щиты и прикрылся сам.

Что ж, это сражение будет определённо не из лёгких.

Враг, видимо, уже обнаружил, что тысячи солдат, которые должны были перейти на их сторону, внезапно бросились в бой, готовые взгромождать огромные осадные лестницы на стены, а из-за деревьев полетели пущенные катапультами камни.

Ворота довольно быстро пробили тараном, несмотря на ожесточённое сопротивление со стен: стрелы посыпались градом, и порою даже щиты и доспехи не спасали.

Хельмут видел, как падали замертво пронзённые стрелами солдаты и рыцари, как наконечники, вспарывая стёганки и пробивая кольчуги, проникая в просветы между латами и «волчьими рёбрами» на шлемах, пронзали людскую плоть… Это всё вызывало адскую дрожь, от которой, казалось, звенели и бряцали друг о друга части доспеха, но вокруг стоял такой грохот и шум, что вряд ли это слышали остальные. Да и чужие доспехи тоже бряцали, скрежетали и звенели, вместе с криками, грохотом тарана о ворота, треском дерева, создавая безумную, яростную, дикую песнь смерти и ненависти. И тот звук, с которым стрела вонзилась в шею Вильхельма… Этот звук стал особым мотивом адской песни, Хельмуту казалось, что он усилился стократно, давя на уши и разум.

Когда ворота пробили, фарелльцы тут же высыпали наружу, пытаясь оттеснить нападавших обратно к лесу и не позволить им прорваться в замок. Хельмут отбивался, скрипя зубами, и вспыхнувшая в груди ярость заставила его на время забыть о том ужасе и той пустоте, что сковали душу после смерти Вильхельма. Он надеялся проникнуть в этот вход как можно быстрее, но столь яростная оборона фарелльцев рушила все планы. Они знали, что Вильхельма здесь нет и что на их сторону переходить никто не будет, а потому сражались, как стая бешеных собак. Хельмут отбивал удары, принимал клинки на щит, кажется, вообще не дыша.

В гуще боя он столкнулся с одним из фарелльских рыцарей — на нём был старомодный топхельм, кольчуга, в руках — алебарда. Лезвие с ярким звоном задело наплечник Хельмута, он чуть отпрянул, затем, прикрывшись щитом, стремительно рубанул врага по ногам, выпрямился и нанёс удар по руке.

Следующим оказался мечник, тоже со щитом, причём даже больше, чем у Хельмута. Это его разозлило, он бросился на врага, стараясь как-то обойти этот щит и ударить по незащищённому месту. Но воин отлично прикрывался, а к ногам, до которых щит не доходил, Хельмута не подпускал, выставляя клинок. Сталь звенела, мечи, сталкиваясь, выбивали искры и глухо стучали по щитам, сколупывая краску. И доспех у противника тоже был хороший, но Хельмут уже нашёл пару брешей, в которые то и дело прицеливался. Однако пока все его удары оказались отбиты.