Вильхельм сказал, что именно слова матери толкнули его на такой страшный шаг. Он пытается добиться большего, чем у него есть… Интересно, каким образом? Вряд ли он рассчитывает сохранить за собой своё остхенское наследство, но те земли Нолда, что пообещали ему фарелльцы, будут явно побольше, чем его родной феод. А потом… после перебежки Вильхельма семья отречётся от него, а наследство достанется Эрике, ведь больше детей у барона Остхена-старшего нет. Конечно, есть ещё барон Клаус, и он тоже может претендовать на Остхен, если вернётся с войны живым… Впрочем, в этом Хельмут начал сомневаться. Теперь он почти полностью был уверен, что герцогиня Эрика причастна к предательству, хоть и не мог никак это доказать себе самому. Детей у неё нет — она может потребовать развода и получить земли Остхена, вернув отцовский титул и фамилию. А Вильхельм, устранив ещё и дядю, получит часть завоёванных Фареллом нолдийских территорий, и все они будут счастливы.

Место Хельги в этом плане Хельмут пока определить не мог и верил всем сердцем, что она ничего не знала и оказалась втянута в весь этот ужас не по своей воле.

— Дом Остхенов покроют позором, — повторил он, приближаясь к замершей в недоумении Кассии. — О моём друге, о женихе моей сестры будут помнить как о предателе. Его имя войдёт в историю, но не так, как мы — я, он, Хельга — об этом мечтали. И я, ваша светлость, этого не хочу.

— Но ведь он и есть предатель, — покачала головой Кассия. — Он поступил подло и мерзко. Зачем вы его спасаете? Что вам до его посмертной чести?

Хельмут не ответил, потому что сам не знал, зачем его спасает.

— Я ведь не говорил, — хрипло добавил он спустя полминуты напряжённого молчания, — что хочу сохранить ему жизнь. Я убью его сам. И никто никогда не узнает, что замышлял Вильхельм на самом деле.

— Какой вы самонадеянный, — невесело усмехнулась Кассия, не сводя с Хельмута раздражённого взгляда. Кажется, он утратил её доверие, и вряд ли теперь она поможет ему… Что же делать?

— Скорее уверенный в себе, — поправил он с фальшивой улыбкой, — и не вижу в этом ничего плохого.

Кассия не ответила. Она глухо выдохнула, отвернулась, закусив губу…

— Вы могли бы сказать об этом лорду Генриху, — буркнула она, — вы же друзья. Почему вы пошли ко мне?

— Тут всё ещё замешана магия, и без неё мне Вильхельма так просто не убить. А насчёт магии я могу довериться, кажется, только вам.

— Он может погибнуть в битве раньше, чем доберётся до этого тайного входа, — закатила глаза Кассия, приближаясь к своему заставленному склянками и заваленному травами столику. — Возможно, вам даже не придётся его убивать самостоятельно. Шальная стрела со стены — и…

— Какова вероятность, что эта стрела попадёт именно в него и именно тогда, когда он ещё не успеет перевести свой отряд на сторону врага? — Хельмут тоже сделал пару шагов вперёд, приближаясь к Кассии: говорить громко было нельзя, а он хотел, чтобы она хорошо его слышала. — Пожалуйста, баронесса…

— Не могу же я изменить реальность… — снова начала злиться она, но Хельмут перебил:

— Можно его отравить. Дать ему яд, который подействует не сразу, а завтра, в гуще битвы. — Хельмут задумался. Конечно, слишком много обстоятельств должно совпасть, чтобы план точно сработал… И наверняка что-то пойдёт не так, можно не сомневаться. Но всё же попробовать стоит. Остановить Вильхельма, убрать его так, чтобы показалось, будто он пал в битве… И чтобы никто так и не узнал о том, что он хотел сделать. — В общем, ваша светлость, я очень надеюсь на вашу помощь.

Кассия не отвечала. Она смотрела то вниз, то на свою кровать, на которой поверх мехового одеяла всё ещё лежала бобровая жилетка, то поворачивалась к столику… и молчала. И по лицу её невозможно было прочитать, что она думает и какое решение намерена принять. Хельмут уже даже успел смириться, что ему придётся действовать в одиночку и молить Бога, чтобы Кассия не проболталась, не рассказала о его плане брату, лорду Джеймсу или Генриху…

Возможно, Хельмут расскажет обо всём Генриху сам, но позже. Не хотелось втягивать в такое мутное дело лучшего друга… или уже не друга? Кто они теперь друг другу, после того, что между ними было?

Хельмут отбросил эти мысли на задворки сознания. О своих отношениях с Генрихом он подумает позже.

Наконец он дождался ответа Кассии.

— Я знаю один яд, — тихо сказала она, почти шёпотом. — Он действует медленно и почти незаметно, убивая человека внезапно, спустя часов щесть-восемь после приёма… Я могу приготовить его и магией увеличить срок действия часов до двенадцати. Но каким образом вы дадите это зелье барону Остхену?

Хельмут пожал плечами. У него впереди было полдня, чтобы как-то отравить Вильхельма, и он считал, что об этом задумываться пока рано.

Поняв это, Кассия закатила глаза.

Между столиком и лежанкой у неё был втиснут сундучок: тёмно-коричневое дерево, блеклая стальная оковка безо всяких украшений… Совершенно непримечательный, самый обычный сундук, но Кассия, присев возле него на корточки, бережно, едва ли не с любовью погладила его крышку и осторожно приоткрыла. Быстро достала что-то и тут же захлопнула, не позволив Хельмуту даже мельком взглянуть на содержимое сундука.

— У меня есть небольшая бутылка неплохого южношингстенского вина, — задумчивым тоном произнесла Кассия, поворачиваясь к нему лицом. — Сейчас я сделаю яд и добавлю туда пару капелек. Подарите вино барону Вильхельму. Не думаю, что он откажется, вы же друзья…

— А если он предложит выпить мне? — похолодел Хельмут. Жертвовать собой таким глупым образом он не собирался. Умереть от яда, да ещё и собственноручно добавленного в вино… позорнее смерти не придумаешь.

— Я дам вам противоядие, — пожала плечами Кассия, будто говорила о какой-нибудь закуске.

— Вдруг оно не подействует?

Ведьма вздохнула. Бутылку она прижимала к груди, будто младенца. Сама бутылка была небольшой, из прозрачного зелёного стекла, украшенного тонкими узорами. Она была закупорена, поэтому запаха Хельмут не чувствовал. И слава Богу — иначе он от одного лишь аромата начал бы петь как пьяный моряк.

— Вы доверили мне секрет, которым не хотите делиться даже с лучшим другом, — закатила глаза Кассия, не выпуская вино из рук. — Вы ни слова не сказали, когда я заикнулась про яд, то есть моим навыкам изготовления отравы вы доверяете тоже. Вы втянули меня в настоящее преступление, сделали соучастницей убийства, ведь пока вина барона Остхена не доказана, ваши действия действительно являются обыкновенным убийством, самосудом… И это вы мне тоже доверили. Но почему вы не можете доверить мне создание противоядия? В чём разница-то?

— В том, что в этом случае речь идёт о моей жизни! — вспылил Хельмут.

Если не подействует яд, то ничего, можно будет как-то попробовать прикончить Вильхельма в пылу боя… А если подействует яд, но не подействует противоядие? Хельмут не очень хотел падать в ад вслед за Остхеном. По крайней мере, сейчас.