— Ах, что же ты, Ульянушка, со мной делаешь? за что мучаешь? почему забыться никак не можешь?

Трактир, подобно табакерке с чертями и ведьмами, сотрясался от дисгармонии шума и грохота. Который час? Так шумят! Где-то внизу двигали столы, надрывались трубы и струны музыкальной машины, чей-то фальшивый фальцет заставлял дребезжать оконные рамы. Иноземцев поднял голову, глянул на окно. Черная дыра, адова бездна, а не окно. Вот-вот заглянет в него какое-нибудь чудище, вурдалак.

Голова упала на руки. На этот раз без церемоний Иноземцев распластался по всей скатерти.

— Вот где вас носит, Ульяна Владимировна? Отчего же вы сюда не явитесь, а? Отчего так несмелы? Приходите, приходите же, с гиеной своей пожалуйте, — бурчал он.

Но грохот внизу усиливался — так ведь никакое себя уважающее привидение не явится! Иноземцев поднялся, стянул с себя очки. Стены, стол, дверь, окно — все моментально смазалось в разноцветный ералаш. Зрение за последний месяц совсем скверным сделалось. Вздохнул. Рука сама нащупала бутылку, едва ее не опрокинув.

— Ваше здоровье, Ульяна Владимировна, — и сделал приличный глоток прямо из горла, закашлялся. — Фу, какая… гадость… омерзительная гадость… и ваше здоровье, чудная зверушка.

Второй глоток обжег горло; тяжелая голова легла на сгиб локтя.

— Лучше не стало, — срезюмировал Иноземцев, продолжая вслушиваться в феерический вихрь звуков, доносившихся снизу, бивших теперь по ушам и вискам, как колотушки по турецкому барабану, а порой даже как по китайскому гонгу. — Как же хочется спать, уснуть, забыться…

Ординатор замолчал, прислушиваясь. В винном тумане пронеслась мысль: он ждет вовсе не анестезии, а не сменится ли фальшивый фальцет тонким Ульянушкиным голосом, не затянет ли кто снизу: «Мой ангел, мой гений, мой друг…». Услышать бы сейчас ее тихое пение! Так хотелось, что слезы у бедного ординатора выступили на глазах, сердце стеснилось, и он, прижав руку к груди, застонал.

— Ну где же ты, фокусница? Где, лицедейка проклятая? Что замышляешь теперь? Все успокоиться не можешь, алмазы свои заполучить желаешь? Небось, озлилась на чиновников, что те все сокровища дядюшкины в государственную… казну отправили, а? Назад вернуть их хочешь? Неужто полагаешь, что чиновники, как и я, твоими фокусами обманутся? Гиеной их стращать… Они тебя изловят. Не сегодня-завтра изловят, глупая, — с кем тягаться-то взялась… В Бюловке своей удалось, да, но в столице вон какие сыщики-агенты… и Делин… Кирилл Маркович… не ровня надворному советнику… старшему чиновнику… поручений… Я глупый… дурак… извела… будь у меня камень, а не сердце, то сегодня же тебя поймали… сегодня же… не могу… язык не поворачивается… сдать вас, Ульяна Владимировна… столичной полиции.

Бурча под нос все тише и тише, Иноземцев наконец уснул. Но трактирный шум и гам все норовил ворваться под плотный купол пьяного сна-дурмана. Иван Несторович вздрагивал, вскакивал и вновь склонял голову на рукав.

Тут кто-то тронул его за плечо, склонился, обдал затылок горячим дыханием и знакомым до одури ароматом жасмина.

— Иван Несторович, — шепнули прямо в ухо. — Иван Несторович, пойдемте отсюда. Пожалуйста!

Опять во сне привиделось. Иноземцев дернул плечами, скидывая бесцеремонно будившие руки.

— Ванечка, миленький… ну простите меня… пойдемте. Здесь так гадко!

Повернул голову и вперился невидящим взором в темно-серое пятно, нависшее над ним. Из общего зала как будто перестала доноситься ужасная какофония, установилась тишина, прерываемая одинокими выкриками половых, — вероятно, те уже убирали трактир.

— Я же просил не тревожить меня, — язык Иноземцева заплетался. — Подите прочь.

— Ну, Ванечка, миленький… ну не узнаете меня? Совсем? Ну бога ради, поднимайтесь… поднимайтесь же! Поглядите, на кого вы похожи, так ведь негоже.

Серая тень настойчиво потянула ординатора за подмышки изо всех своих воробьиных силишек, пытаясь приподнять над столом.

— Что?.. что вы такое себе позволяете?.. оставьте меня в покое…

Он поднял голову и взглядом остановился на расплывчатом изображении: округлое лицо, гладко уложенные светлые волосы, шляпка-капот с каскадом перьев и лентой под тонким подбородком.

— Ну? Узнали? Вставайте, прошу вас, довольно с вас комедий. Внизу коляска ждет, я вас к своей тетушке свезу, в себя придете… Недалеко совсем, на Знаменской.

Иноземцев потянулся рукой к ее щеке, но не достиг — голова закружилась, в глазах потемнело. Пальцы как будто прошли сквозь коварную пришелицу.

— Уйди, — взревел он, замахав руками. — Уйди, проклятая. Сколько ты еще будешь ходить за мной?

Хотел подняться из-за стола, но зацепился за ножку и рухнул на пол, стянул скатерть со стаканом и штофом. Эфемерная дымка в шляпке задрожала и отпрянула. Иноземцев скинул с себя мокрую скатерть, привстал и огляделся. Но в кабинете, кроме него, уже никого и не было. Даже дверь оказалось плотно притворенной.

— Черт, — выругался Иван Несторович, оттирая сюртук, весь теперь залитый водкой. — Ненавистные галлюцинации!

Встал на четвереньки, принялся искать очки. Проползал минут десять, преодолевая подступающую к горлу дурноту, прежде чем нашел их. Кое-как поднялся и, цепляясь за стену, вышел.

Бог знает, как он добрался до дома, но уже вовсю брезжил рассвет.

Встретившая Иноземцева в ночном чепчике госпожа Шуберт напрочь позабыла все русские слова, а заодно и немецкие, лишь охала и причитала междометиями, по-матерински отчитывая и пытаясь при этом поведать, как Варя вчерашним утром бежала за ним с его пальто, да не успела. Но на лестнице вдруг заойкала и закудахтала еще пуще.

— Ифан Незторофич, фас искать изфолит челофек из палицсия, — выпалила она, прижав ладони к щекам. — Только што укатить, тесять минут назат. Я гофорить фы ф польница, и он ушоль.

— Кто прихотить? — переспросил Иноземцев, совершенно непреднамеренно передразнивая бедную напуганную хозяйку. Он стоял, качаясь, и хлопал себя по карманам. Все его существо было сосредоточено на поиске ключа.

— Челофек из палицсия. Светлый ус, синий мунтир.

— Заманский, — одними губами прошептал Иноземцев, мгновенно трезвея. С третьей попытки он наконец попал ключом в замочную скважину.

— Я гофорить, фы в польница. А кте фам еше пыть, как не ф польница. Фы только рапотать и рапотать.

— Да-а, — доктор глянул на залитый водкой сюртук; оттого, что пришлось наклонить голову, та закружилась, и Иван Несторович едва не упал, вовремя схватившись за ручку двери.

— Досто-почтенная Розина Александ-ровна, — начал он, все еще шатаясь при входе в свою комнату. — Сколько я вам должен остался?

— Та фы софсем нетафно оплату фносиль. Теперь три рупля и тезять копеек напежаль. Фы уезшать исфолит? Што-то стряслось?

— Нет, не беспокойтесь, покорнейше прошу, Розина Александровна, мне только домой съездить нужно… от батюшки… письмо пришло, в аптеке дело срочное возникло. Сегодня пришло… а дело очень срочное, — говорил Иноземцев, торопливо собирая вещи в саквояж. Сгреб тетради, книги с полок бюро — уложил на дно, достал из нижнего яруса ящиков шкафа дорожный медицинский чемоданчик, открыл, проверил, все ли инструменты на месте. Потом отсчитал пять рублей.