Дилижанс остановился против здания полицейского управления города Т-ска.

Сегодня впервые за всю неделю выглянуло солнце, выпавший снег искрился, будто беспорядочная россыпь бриллиантов. Свежо было, морозно.

Вот и обветшалый фасад пожарной охраны, тут и фонарь стоит прежний, незажженный теперь в утренние часы, но весь припорошенный снежком. Иноземцев зажмурился, замер, припомнив, как пригнал к крыльцу полицейского управления на коляске с кладбища, как его едва не похоронили заживо.

— Эй, вы сходить будете? — толкнул в бок один из пассажиров.

— Да, да, простите, — пролепетал Иван Несторович, хватая саквояж и медицинский чемоданчик.

Старая колымага, заскрипев на снегу, заухав, отъехала. Высоко переступая ногами, Иноземцев двинулся через дорогу. Из сторожки его уже заметили, знакомый лицом караульный бросился навстречу.

— Иван Несторович, какими судьбами-с! — Городок был очень маленьким, жителей в нем сотни три жительствовало, бедному полицейскому сторожу до того ж наскучило днями и ночами в будке мерзнуть, что он позволил себе обрадоваться гостю сверх меры.

— Дело есть, — смущенно проронил ординатор. Хоть стреляй, он не помнил имени служивого.

Никого не помнил. Поднимался по лестнице, здороваясь со всеми встречавшимися на пути приставами и урядниками, — а все сплошь незнакомцы. Зато его все знали в лицо, радостно приветствовали, горячо жали руку — прямо местная легенда.

— Так вы к Кириллу Марковичу? — суетился пристав.

— Он как раз уже прибыл, — пытался услужить письмоводитель. — У себя-с, документами занят.

Делин тоже встретил ординатора радушно, с теплой улыбкой, минут десять осведомлялся о здоровье, поохал на чрезмерную бледность и худобу врача, наконец, спохватившись, усадил на стул.

— Все-таки вы, Иван Несторович, нисколько не изменились, — Делин достал папиросу. Затянувшись, он обратил к ординатору насмешливый взгляд. — Вот зачем же вы больных бросили, из столицы бежали, тем более при покупке билета воспользовавшись разрешением участкового пристава, у которого истек срок? Цэ-цэ-цэ, Иван Несторович, вы не изменяете своим привычкам. Что мне с вами теперь делать?

Иноземцев побледнел.

— Как… как вам стало это известно?

— Позавчера вечером получил телеграмму от надворного советника Заманского Григория Петровича из Охранного отделения Санкт-Петербурга.

Пошелестев в бумажках, Делин откопал одну и подал ординатору:

— Читайте сами.

Иноземцев попасмурнел, с тяжелым сердцем предположив, какая кара его ожидает, но бумажку взял и, опустив голову, стал читать:

— А что, арестовать он меня не велел? — Ординатор поднял лицо и изумленно поглядел на исправника.

Делин вздохнул и покачал головой.

— Рассказывайте, Иван Несторович, рассказывайте. По всему вашему виду вижу — вам есть что поведать. Какая еще, к бабушке чертовой, гиена?

Иван Несторович поднялся и, обхватив голову руками, сделал несколько отчаянных кругов по ковру.

— Зачем они мне не поверили? — сорвалось в сердцах. — Зачем этот Беляков своими психологическими комбинациями заморочил голову единственному свидетелю? А, что скрывать… все равно им бы ничего не сказал! Про Ульяну Владимировну не стал бы…

— Ульяну Владимировну? А что с ней такое? — насторожился исправник.

— А как будто вы не знаете! Жалко мне ее, ребенок еще…

— Ну и мне было жалко, дорогой Иван Несторович, я ведь тоже не камень заместо сердца в груди ношу. Ребенок еще, ой ребенок… Так вы рассказывайте, рассказывайте. Хотите папироску? Очень успокаивает.

Иноземцев сморщился, энергично отказавшись, и вновь отчаянно стал вышагивать по кабинету.

— Началось все в поезде, на станции нижегородского вокзала…

И слово в слово, не утаив ни единой, даже самой ничтожной подробности, ординатор поведал свою печальную историю единственному во всем свете честному человеку, способному проникнуть умом во все самые таинственные уголки этой чумы.

Делин внимательно выслушал ординатора, не переставая при этом хмуриться, потирая усы. А когда тот закончил, долго еще сидел, опершись рукой о подлокотник кресла и задумчиво глядя на понурившего голову врача.

— Вы уверены, что видели именно ее, Ульяну Владимировну? — поинтересовался наконец исправник.

— Я не уверен даже, вижу ли вас, Кирилл Маркович. Я ни в чем теперь не уверен, — вздыхал утомленный долгим рассказом Иноземцев. Он вновь опустился на стул и, уткнувшись локтями в колени, уронил лоб на ладони.

— А зверь? Откуда ему взяться? Тем более в вагоне первого класса.

Иноземцев подавил горестный вздох.

— Да-а, — ворчливо бурчал исправник, — дела-а. Гиена. Вот ведь незадача.

Потом поднялся и, заложив руки за спину, стал прохаживаться. С лица не сходила похожая на грозовую тучу гримаса усердных раздумий.

— Как же мне теперь… — заговорил он так, словно никак не мог на что-то решиться. — А что, вы совсем об Ульяне Владимировне ничего не знаете?

— Что я должен был о ней знать?

— Значит, не знаете. То есть Заманский слишком буквально воспринял мою просьбу касательно вас и решил-таки совсем ничего не говорить.

Иноземцев выпрямился.

— Что говорить, Кирилл Маркович? — предчувствуя какую-то тяжелую тайну, все это время скрываемую от него полицейскими чиновниками, проронил он.

— Мне очень тяжело сообщать это, Иван Несторович. Вы, по всему видимо, питаете глубокие чувства к воспитаннице лжегенерала. Она была ладной барышней, юна, богата…

— И что же? Что?

— Дело в том, что Ульяна Владимировна… умерла.

Иноземцев ощутил, как сначала похолодели руки, лицо, а потом сжалось сердце.

— Как… умерла? Умерла?

— Утонула, — Делин покровительственно опустил на плечо ординатора ладонь. — Мы узнали об этом спустя две недели, как вы отбыли в Нижний Новгород. Видимо, она пряталась где-то у озера, отвязала лодку, дабы переправиться на другой берег и бежать из губернии окружным путем. Но лодка перевернулась… с нею вместе. Тело бедной барышни случайно обнаружили в камышах и тине мальчишки из Бюловки, частенько рыбачившие в усадьбе генерала. При ней были и алмазы, и…