– Почему не к Васе? – не понял Вован.

– Он решит, что ты это заработал ночью, и откажется тебя расколдовывать. Не может же он нарушить свое слово, непонятливый ты мой, – ответил Димон.

– А Элеонора из солидарности с бабушкой Нелли мне еще и пятачок не наколдует? – засомневался Вован.

– А надо было раньше думать, где букетик «покупать»! – отрезал Димон. На секунду задумавшись, он продолжил: – Слушай, Вован, а может, все оставить, как есть? А что? Очень миленький хвостик. Раньше у всех такие были. Не то рудимент, не то атавизм. Точно не помню.

Но Вован уже не слышал. Он бежал ко мне, не выпуская из рук букетик нежно-розовых фиалок.

* * *

Придя в себя, диктатор почувствовал на лице ткань палатки. Снаружи его тряпочного плена доносились звуки паники. С большим трудом выбравшись из складок шатра, Его Солнцеподобие наблюдал катаклизм. Весь лагерь был разрушен. Люди бегали без штанов. Диктатор посмотрел на себя. Он тоже был не в лучшем виде: китель без пуговиц, брюки сползли.

Паника страшна уже тем, что, даже если в этой беспорядочно суетящейся толпе есть хотя бы один здравомыслящий человек, он никогда не сможет выяснить, что, собственно говоря, происходит. Даже если будет очень громко взывать к благоразумию всех вместе или поодиночке.

Сейф! Он остался без присмотра. А в нем… Его Солнцеподобие попробовал найти вход в свой шатер. Он приподнимал складки ткани, пытаясь отыскать вход. И поняв, что в борьбе с шатром ему не победить безоружным, стал искать свой нож, который он постоянно носил на своем поясе, сделанном из шкуры редчайшего вида горной саламандры, дабы разрезать эту уже ненавистную тряпку.

«Ну какой нож? Брюк же нет! Пояса тоже. Естественно, с ножом». Шум паники, от которого поначалу ему удалось абстрагироваться, начал потихоньку проникать в его сознание. «Проклятая тряпка! Мне надо добраться до моего сейфа». Диктатор опустился на колени и попытался порвать ткань руками, потом зубами. Но она не поддавалась. Тогда Его Солнцеподобие зарычал и схватил за щиколотку пробегающего мимо своего камердинера так, что тот упал. Диктатор подтащил его к себе и навис над ним, подминая камердинера под себя, чтобы тот не вырвался и не убежал.

– Что происходит? – рычал диктатор. – Вы все с ума посходили? И, похоже, я сам тоже скоро присоединюсь к вам.

От голоса Его Солнцеподобия камердинер начал приходить в себя, попросил диктатора слезть и пообещал вести себя тихо.

– Простите Ваше Солнцеподобие, что я в исподнем, – пролепетал, поднявшись и опустив глаза, камердинер.

– Я и сам, г-м-м, не при параде, – одергивая китель, ответил диктатор. – Докладывай.

– Вот! – Камердинер протянул диктатору несколько костяных ручек от столовых приборов.

Его Солнцеподобие взял в руки остатки сервиза, и страшная догадка пронзила его мозг. Он огляделся вокруг.

– Связаться со столицей есть возможность? – спросил диктатор. – Где генерал? Да, поставьте мой шатер. Стойки можно сделать из дерева.

– От передатчика остались только кусочки пластмассы, – сказал подошедший генерал в спортивных брюках на резинке.

– Ехать, я полагаю, тоже не на чем? – сказал диктатор, вышагивая по лагерю. – Мне надо об этом подумать. А, вы, генерал, успокойте своих людей и соорудите какую-нибудь повозку. Кого запрячь? Вот ваших «истеричек» и запрягите. Нам нужно в столицу. И поставьте, наконец, мой шатер.

* * *

После отличной баньки, организованной моим домовым, мы сидели в мужской компании, напаренные березовыми и дубовыми вениками, умиротворенные, настроенные на философские беседы, у огромного медного Ереминого самовара с ароматным грузинским чаем. Банник был задобрен баранками с маком, которые мы и сами с удовольствием уминали.

– Слушай, Ерема, – откусывая от маковой баранки, сказал Димон, – а домовые знают, что такое любовь?

– Любовь? – Ерема отхлебнул из большого блюдца и ухмыльнулся. – Любовь бывает разная. Не буду произносить банальности. На эту тему уж кто только не высказывался. А про домовых могу сказать, что они тоже любят. Только любовь у них одна на всю жизнь. Некогда им всякими глупостями заниматься. Хозяйство на них да хозяин! – Ерема откинулся в кресле и вздохнул. – У меня тоже была большая любовь. Давно. Я за ней красиво ухаживал. Правда, тогда еще не было всех этих ваших гаджетов. Электричества и то не было.

– Как же ты ухаживал за девушкой? В почти каменном веке, – поинтересовался я. – Чем можно было ее поразить, если ты добивался ее расположения?

– Цветы, конфеты, мягкие игрушки, – предположил Вован.

– Никакой фантазии у тебя! – покачал головой Димон. – Шлейф из воздушных шариков у вертолета, транспортирующего плакат с признанием в любви, понравился бы девушке.

– Балда, – воскликнул Вован, – ведь электричества же не было!

– Да, но о бензине речь не шла, – возразил Димон.

– Так вот! – продолжал как ни в чем не бывало домовой. – Сидим мы, значит, на берегу озера, обнявшись, молча – слова в такой момент не нужны – и глядим на звезды. Ночью это было. Лунная дорожка на тихой глади озера слегка подрагивает и вдруг… В ночной тишине начинает звучать хор лягушек, исполняющих лунную сонату не то Баха, не то Бетховена, точно не помню, давно это было, а из воды, нарушая целостность лунной дорожки, выпрыгивают зеркальные карпы, исполняя почти что произвольную программу олимпийской сборной по синхронному плаванию. Конечно, не по собственному желанию, не потому, что так обычно выглядят их брачные игры. Просто я договорился с местным лешим, а местный водяной был троюродным дядькой деверя моей кузины. Как-никак родственник! Шоу получилось на славу. Моя возлюбленная была в восторге.

Воцарилась пауза. Каждый был занят мыслями. Какими? Боюсь даже предположить.

– Слушай, Вован, – сказал Димон, глядя на товарища. – А ведь это можно взять на вооружение.

Ну вот! Пожалуйста!

– Димон, я боюсь, что наши девушки не оценят хор лягушек или даже кузнечиков, если только они не будут исполнять гимн их родного мира, – ответил Вован, – а вот катание на лодке ночью под звездами по лунной дорожке может сработать.

– Вован, да ты поэт, – сказал я. – А далее по сценарию что? Нападение морского чудища, уничтожение оного, спасение любимых и заслуженная награда?

Что я говорю? А если они и правда морское чудище в озере найдут? С них станется! Спасай их потом.

– Во-первых, – сказал Ерема, вторя моим мыслям, – где вы возьмете чудище? Во-вторых, вы уверены, что оно вам по зубам? А в-третьих, Роза сама кого хочешь спасет.

– Между прочим, некоторые женщины любят слабых мужчин. Спасти его, пожалеть и любить! – пошутил я, и мое воображение нарисовало такую картинку: двухметровая Роза-качок в костюме Зены выносит на руках обмякшего Вована или Димона (еще не знаю, кого) из морской пены. А на ее поясе висят голова морского чудища и окровавленный меч-кладенец.