— Ты притворился Иркой? — озвучила я очевидное. — Зачем?

— У нас спецоперация. — Касатиков потянулся, разминая плечи.

— Что, и Лазарчук тут? — спросила я и с подозрением присмотрелась к овчарке.

Басовито захохотала, сматывая с небритой морды самовязаный шарф, то ли бабка, то ли тетка-собачница.

— Здравствуй, Сереженька, — язвительно сказала я бабке-полковнице и огляделась в поисках еще кого-нибудь знакомого.

И, как ни странно, нашла.

В густо сдобренной огрызками и ошметками мелкой луже у мусорного бака нижним ярусом в пирамиде из него самого и порыкивающей собаки сверху смирно лежал мой звукореж Дима.

— Ты должна была мне рассказать, — наверное, в десятый раз повторила я, отворачивая голову от ложки с лекарством, которую настойчиво совала мне лучшая подруга.

— Я не могла, — тоже в десятый раз ответила она и, стремительно выбросив вперед свободную руку, схватила меня за нос.

Я, конечно, открыла рот, и Ирка тут же влила в меня успокоительное.

— Мне строго-настрого велели никому ничего не говорить, это же была секретная полицейская операция. — Подружка повертела в руке ложку, задумчиво посмотрела на холодильник и спросила: — А у тебя есть что поесть?

— Кефир и кофе, — ответила я.

— Фу! — Ирка встала, подошла к холодильнику, открыла его и внимательно осмотрела одну за другой все полочки: я поняла это потому, что она наклонялась все ниже и ниже — дергано, как механическая кукла. — А в морозилке есть наггетсы!

— Фу, — повторила я. — А впрочем…

Ирка выдрала из сугроба в морозилке заиндевевшую коробку и переместилась к плите. Мы сидели на моей кухне, но хозяйничала подружка — пыталась загладить вину.

— Я и сама не знала толком, что к чему, — разместив на сковородке наггетсы, сказала она. — Серега позвонил, когда я вышла из салона, вся такая мордюковистая, в парике и при макияже. О том, куда и зачем я собираюсь, он откуда-то знал и велел мне через полчаса после прихода в ту квартиру убраться из нее. Я и убралась, ну это ты и сама уже видела. А в подъезде меня встретил Касатиков. Содрал с меня пуховик, надел его, сказал: «Стой тут!» — и был таков.

— Поверить не могу, что нас использовали втемную. — Я решила простить подругу и обратить свой гнев на полицейских товарищей. — И продолжают темнить! Я потребовала у Сереги объяснений, так он мне заявил: «Как говорят судмедэксперты, все подробности после вскрытия!» Каково?

— Обидно, — согласилась подружка. — Но можно порадоваться тому, что маньяк взят с поличным!

— Да, только я-то думала, что маньяк — это Гаврилов! А оказалось — Дима. Но как, почему?!

— А у тебя нет никаких предположений? — Ирка перегрузила готовые наггетсы со сковородки на тарелку. — Бери, ешь. Гадость, конечно, но все же горячая пища.

— Предположения-то есть… Павел Игоревич сказал, что Катя Петрова очень нравилась всем парням, но уж вовсе отчаянно в нее были влюблены трое однокурсников: сам Синьков, Стас Гаврилов и Дима Горохов.

— Постой, — нахмурилась подружка. — Горохов жутко заикается! Как он мог быть их однокурсником, кто бы взял на театральный заику?

— Вопросик, — согласилась я. И, немного подумав, потянулась к телефону:

— Алло, Милорада Петровна? Добрый вечер, это Лена Логунова. Как ваше здоровье, как настроение?

— Спасибо, деточка, все хорошо, — ответила старая актриса.

— Милорада Петровна, тут у нас коллеги начинают готовиться к встрече выпускников, проясняем кое-какие факты, задумались над вопросом — каким образом Дима Горохов оказался выпускником театрального факультета? Он же, простите, жутко заикается!

— Так он же не всегда заикался, это у него после той кошмарной истории началось, — вздохнула Милорада Петровна. — Если вкратце, то была у меня на курсе чудесная девочка, Катя Петрова. И все мальчики были в нее влюблены.

— Дима тоже?

— Конечно! Но Катенька выбрала Стасика Гаврилова. Димочке с ним было не тягаться, он всегда был такой… тихий. — Тут фоном прозвучал стук каблучков, а потом Милорада Петровна продолжила: — Вот я смотрю сейчас на фото… У меня есть их групповое фото, всего курса, как раз перед выпуском…

Я чуть не ляпнула: «У нас тоже», потому что Ирка, внимательно слушающая наш разговор, оперативно открыла в своем смартфоне ту самую групповую фотографию.

— Так Димочка и тут тихонько в уголочке стоит, не поищешь специально — не увидишь, — вздохнула бабуля Макарова.

Мне оставалось только покивать согласно: я прежде и не заметила! В правом верхнем углу снимка, на самом краешке дальнего ряда, действительно помещался такой юноша бледный со взором горящим, похожий на заику-звукорежа.

— Это вообще был очень интересный курс, со множеством ярких личностей. Стасик Гаврилов, Пашенька Синьков… Так что Димочка молча страдал. А потом произошел этот ужасный несчастный случай — Катя погибла, утонула в реке, когда ребята праздновали выпускной. Я думаю, они на радостях хлебнули лишнего, а Катенька к спиртному была непривычна… Пошла купаться и утонула. А из реки ее как раз Димочка вытащил. Мертвую. Представляете, какое это было для него потрясение?

— Ужас, — поддакнула я.

— Тогда он и начал сильно заикаться. Потом лечился долго, но без толку… К счастью, учеба уже закончилась, так что диплом он благополучно получил, вот только по специальности работать, конечно, не смог. Но друзья ему помогли, Пашенька Синьков на радио пригласил, Стасик Гаврилов заказы давал, так что не пропал наш Димочка.

— Спасибо, Милорада Петровна, вы нам очень помогли! — Я распрощалась и положила трубку. — Ну ты все слышала? Горохов был безответно влюблен в Петрову. Наверняка ужасно ревновал и злился. Не удивлюсь, если в ту ночь, когда они праздновали свой выпускной и хлебнули лишку, Горохов решил, что это его последний шанс, и пошел на штурм.

— В смысле, попытался добиться взаимности силой?

— Не исключено, что и так. — Я пожала плечами. — Может, даже добился.

— И она, протрезвев и осознав, что натворила, бросилась с обрыва!

— Или это он ее сбросил, руководствуясь вечным принципом ревнивцев «так не доставайся же ты никому».

— А потом, протрезвев и осознав, что он натворил, был так потрясен, что стал заикой!

— Короче, он стал заикой, — подытожила я. — А заодно и звукорежиссером.

— А это тут при чем? — спросила подружка.

— А это очень важно, — уверенно сказала я. — Ведь Стас Гаврилов, потеряв любимую невесту, тоже получил душевную травму.

— Да, он придурок полный. — Ирка насупилась и плотнее запахнула банный халат, который я ей выдала.

— Ну я не психиатр, поэтому не берусь ставить диагноз, — дипломатично сказала я, — но очевидно, что такая непреходящая фиксация на женщинах определенного типажа — это не вполне нормально. И ведь Гаврилов не просто встречался с женщинами, напоминавшими ему Катю. Ему мало было внешнего сходства, поэтому он из театральных монологов Петровой наделал нарезок, которые слушал в постели.