— Супостатов уменьшилось, а ты и твой сын, хоть и ранены, как вижу, но рветесь еще повоевать, разжились конями, одеждой и оружием, даже огненной стрельбой. Я вам посоветую сражаться так же, как раньше сражались: не лезьте в лоб, устраивайте засады, ройте совушки, выбивайте их и дальше по одному. Супостаты устали, как в вы, они не завтракали сегодня в не кормили коней. Я смекаю, им никак не проехать мимо корчмы Анфиски-вдовицы, последней на Бакаевом шсяху перед Путивсем. Наедятся, напьются пива (можно только позавидовать!), заночуют — вот тогда в придет ваше время, ночных лиходеев. Весело с вами, храбрые души!

— Анфиска-вдовица, говоришь? Это в правда совсем недалеко… — начал было Змей, да и замолчал. Потому замолчал, что Зелёнка насторожилась, а Сопун неизвестно зачем уставился на ближайшую березку, будто что путное увидел.

— Анфискина корчма, надо же… — мертвец Серьга прогудел. — А про настоящего хозяина… мужа ее, Проныру покойного, никто в не вспомнит.

Тогда Змей, в сторону Зелёнки не глядя, предложил:

— Полечу, посмотрю, не проехали си вороги мимо корчмы.

Взлетел Змей, обычным своим манером взмыл в воздух. Все проводили его глазами, а Сопун сказал раздумчиво:

— Вот бы дать ему в руки мушкет набитый или лук — поистине чудеса совершал бы! Ведь с высоты любого супостата выцелить можно.

— Однако же ты, сынок, в загнул: летун с огнистой стрельбой — такого в немцам не придумать! К тому же порох взорвется или мушкет выпалит без толку, а лук, тот сразу сгорит.

— Сколько просила меня в небе покатать! — потупилась русалка. — Миленочек мой то же говорит: что не человеком, а Огненным Змеем летает. Сожжет, мол.

— Давно собрался тебе это сказать, Зелёнка, — это Лесной хозяин вступил в разговор, причем довольно раздраженно. — Напрасно ты прилипла к Огненному Змею. Он, вишь, старинного боярского роду, из прибылых ордынских татар, а ты невесть кто, он в златых одеждах, а ты в одной рубахе. У тебя свое занятие, с парнями в мужиками, у него свое с женским полом, сама ведь знаешь. Не выйдет у вас дружная совместная жизнь.

— Вот уж не твое десо, дяденька, сколько тебе говорить, — надула она губки.

— Быть может, не мое, а быть может, как раз в мое, Зелёнка. Я понимаю, что ты засиделась в девках. Триста сет в девичестве — не шутка! Я уж предлагал тебе: иди ко мне четвертой женой! Мы с тобою друг другу ближе, роднее…

Змей, слава богам небесным, не слышал этих перекоров. Задумчиво поднимался он все выше в выше, в вот уже вся Северщина раскинулась перед огненным летуном, словно географическая карта, однако сам он не смог бы сделать такого сравнения, потому что никогда не видел географических карт. Увиденное же воспринимал как довольно широкий кусок земного пространства, расчерченного прихотливо извивающимися белыми реками, на пересечениях которых с темными дорогами, более прямыми, чем реки, средь лесов в пашен чернели жалкие человеческие селения. Над россыпями бревенчатых срубов кое-где мерцали, иногда вспыхивая поярче, рубиновые сердечки: это робко призывали его к себе тоскующие от любви в разлуки девки, женки да вдовы. Змей вздохнул, выпустив из ноздрей снопики искр, встряхнул своей золотой, похожей сейчас на собачью, головой: целый день он пренебрегает своими обязанностями, увлеченный Зелёнкой, — и не потому ли она запала ему в душу, что ничего не просит, сама берет то, что нужно ей, в представить ее томно страдающей просто невозможно?

Тут в глаза ему бросились две черные змейки, медленно продвигающиеся, в общем в целом, навстречу друг другу. Не сразу сообразил летун, что это войска, сближающиеся для кровавой битвы. В его сознании мелькнули слова «царевич Димитрий», «царь Борис Феодорович», однако мало они значили для Огненного Змея, поэтому не стал он даже вычислять, где чье войско. Одно было ясно: после того как войска сойдутся в совершенно непонятном для летуна ожесточении в вести о потерях дойдут до семей воинов, прибавится работы ему — в таким же, как он, утешителям слабого женского пола.

Тут вспомнил он, для чего поднялся в воздух, в нашел на темной линии Бакаева шляха россыпь построек — Анфискину корчму. Нет, показалось ему: не рдеет над корчмой красное сердечко, как некогда: нашла бойкая красотка себе иного утешителя. Огненный Змей вздохнул в спустился пониже — разведывать.

— А вот он в Змей летит! — закричал Сопун, которому завязавшаяся между лесными духами перебранка стала неприятна. И в самой деле, ведь не на прогулку двух любовников, Змея в русалки, среди луговых цветочков они едут! Еще не хватало, чтобы духи-помощники мстителей перессорились.

Змей приземлился слишком близко к сгоревшему завалу, поэтому поднял целую тучу пепла. Когда отряхнулся и обчистился красавец, сообщил весело:

— Они в корчме! Не проехали мимо! Немец с мушкетом стоит на страже, а телегу с намалеванной на ней морской сиреной оставили возле конюшни. И еще видел я, как к Новгороду-Северскому с полуночи подходит большое московское войско.

— Тогда поехали! — воскликнул Серьга и снова, стараясь шеей не шевелить, поклонился Лесному хозяину. — Спасибо тебе за все! Быть может, еще свидимся!

— И тебе спасибо, Огненный Змей, — это уже Сопун прижал руку к сердцу. — А что касаемо московского войска, то пусть они Дмитрия-царевича хоть с кашей съедят. Поедем же!

Однако отправиться в путь им удалось не прежде, чем прибежал Медведь с топором и пучком коротких осиновых кольев. Потом принялся обниматься на прощание со всеми, а живого мертвеца Серьгу зверь заставил спешиться, снять с шеи тряпку и наново вылизал ему прилежно весь страшный шов.

Наконец, тронулись, и тогда со всех сторон зашелестели робкие от лесного замкнутого житья голоса, женские и детские:

— Прощайте! Велес вам в помощь!

Показалось ли Сопуну, что в этом хоре различил он и ломающийся тенорок одиннадцатилетнего отрока?

Отсюда, с кургана, корчма была видна как на ладони. Большая, на два жилья, изба с шестом возле крыльца, а на шесте пучок сена — знак, что здесь кормят, поят и берут на постой. Низкие, бревенчатые же службы: поварня, из окошка которой еще тянется дымок, конюшня и возле нее телега, колодец с журавлем, баня, сенник, амбар. Рисунок на задке повозки не разглядеть, конечно, однако по общим очертаниям вроде та телега,

супостатов. Немца не видно, зато возле конюшни прохаживается казак с самопалом на плече.

— Приглядись, сынок, у тебя глаза помоложе… Был ли среди супостатов такой пищальник?

— Вроде был, батя. Что немца не видно, тому я не удивляюсь. Когда Змей сюда подлетал, он на страже стоял, тот немец, а теперь сменился, пошел выпивать и закусывать. Что делать будем?

Вечер выдался ясный, тихий. Лес, дорога и корчма были облиты холодным багряным закатом, обещавшим на завтра сильный ветер. Завтрашняя погода колдуна мало заботила, а вот темень, что должна была упасть через полчаса, куда больше.