В конце первой недели в Аремзянку приехал Василий Павлович Зубарев. Тайком приехал, ночью. Рассказал, что на выезде из городских ворот стоят караулы, проверяют возы, всматриваются в лица проезжающих, знать, кого–то ловят. От этого сообщения у Ивана холодок по спине пополз, и он моментально догадался, кого ловят на заставах.

— А ты чего не весел? — удивился отец. — Уже узнал, что у Натальи Пименовой свадьба скоро быть должна? То не беда, найдем тебе невесту…

— Какую невесту? Как замуж? — вскочил с лавки Иван и смешно вытаращился на хитро поглядывающего на него отца.

— Погуляй малость, не пришло покамест твое времечко. Да чего ты так? Негоже, — потянул сына за руку, увидев, как посерело у того лицо и невольные слезы показались из–под век.

— Дурно я поступил, дурно, — зашмыгал носом Иван. — Ходил к девке, ходил, а потом в степь убег, обещал: вернусь вскоре, а вот…

— Да твоей вины в том нет, — попробовал успокоить Василий Павлович сына, — мы когда с Васькой Пименовым сели о приданом говорить, то я все обсказал ему, чего за дочку хочу. А он, скупердяй старый, прикинулся бедняком, лыком перепоясанным, заюлил, заскволыжничал. А ты мой норов знаешь, хлопнул ладошкой, да и сказываю ему: или по–моему будет, или свадьбе не бывать, и все тут. Так что не дури, забудь, что было.

— Да как вы могли, батюшка?! — вскрикнул Иван и рванулся было из корнильевской горницы, где они сидели вдвоем, но отец сурово прикрикнул на него, сверкнув глазами:

— А ну, сядь на место! Кому сказал?! С каких это пор яйца курицу учить начали? Неужто я тебе худа желаю? Есть у меня на примете невеста, не чета Наташке Пименовой, из дворян.

— Зачем она нужна мне, твоя дворянка, — зло ответил Иван, насупясь, но ослушаться отца не захотел, сел на краешек лавки. В то же время ему было интересно, что за невесту присмотрели ему, кто такая. Но гордость не позволяла первому спросить, поинтересоваться, и он молчал, ожидая, пока отец сам не откроет ему имя новой избранницы.

— Неужто тебе неинтересно, кто такая? — словно прочел тот мысли Ивана. — Вот всегда бы так родителя слушал, глядишь, и толк был бы. Сказать, нет, кого сосватал?

— Уже и сосватали? — невольно улыбнулся Иван и посмотрел на отца в упор, не в силах больше дуться и хмуриться, засмеялся. — Вам бы, батюшка, на сватовстве деньги зарабатывать, вот бы дело пошло!

— Деньги… чего они значат, когда дворянство тебе иную дорогу откроет.

— Как же оно мне перепадет? Каким боком я дворянином стану — правым или левым? Поди, не хуже моего знаете, что от жены к мужу оно ни с какой стороны не передается.

— Говорю тебе, не в том дело, — теперь уже надулся Василий Павлович, видя, что Иван без восторга принял его известие, — а в том, что тесть твой, Андрей Андреевич Карамышев, может на себя и нашу деревеньку переписать.

— Какой тесть? Какую деревеньку? — бестолково захлопал глазами Иван, отстраняясь от отца. — А–а–а… Значит, вы мне Тоньку Карамышеву задумали подсунуть?! Не бывать тому, не хочу остячку в жены себе!

— Окстись, сынок, — замахал руками Василий Павлович, — с каких это пор ты дворян Карамышевых остяками называть стал? Может, кто из прадедов у них и был из остяков, да когда то было. Если и было, то быльем поросло и забылось давно…

— Ага, забылось, — сморщился Иван, — а все их так остяками и кличут, и они сами не особо на то обижаются.

— А на что обижаться? На что? Вон у Корнильевых в родне кто был, знаешь? Молчишь? А я тебе скажу: дед у них чистейших кровей калмык был. И у твоей матери, моей законной супруги, на четверть кровь калмыцкая, а ведь ничего, живешь и не вспоминаешь.

— Нас–то калмыками, поди, не дразнят, — угрюмо отозвался Иван. Он сколько раз слышал про ту историю, и сам отец, бывало, когда выпивал лишку, то звал мать не иначе, как "калмышкой чернявой". Но это все было не на людях, меж собой, а Карамышевых в открытую все называли остяками, хоть от остяков у тех остались разве что черные прямые волосы. Но пару лет назад Андрей Андреевич Карамышев выдал свою младшую дочь Пелагею за такого же, как он, выходца из остяцких князей, Ивана Пелымского, и это еще более утвердило всех тоболяков, что он искал себе зятя из сродственников. Ивану никак не улыбалось оказаться в родне с Карамышевыми, но что–то в словах отца заинтересовало его и, поковыряв пальцем в зубах, он осторожно спросил:

— Про какую деревеньку вы, батюшка, давеча сказали? Может, ослышался? Вроде не было у нас ранее деревеньки, а откуда взялась?

— Долго ездил, сынок, — хитро сощурился тот, — твой батюшка — мужик не промах, своего не упустит. Что там товары разные? Сегодня есть, а завтра или покрали, или погорели. А вот деревенька с землей, с мужиками на ней, с угодьями может когда и внукам твоим достанется по наследству. Взял ее за долги с одного человека, а с кого знать тебе необязательно. Понятно, без помощи Михаила Яковлевича не обошлось, — уважительно помянул Зубарев–старший племянника, — помог бумаги составить, подписать, где надо. Но вот ведь закавыка какая: купцам простым, вроде нас с тобой, сынок, не велено по закону землей владеть, где народ какой проживает.

— Так ведь отберут, — ничего не понимая, глядел на отца Иван.

— Потому и жениться тебе надо быстрехонько на Антонине Карамышевой. Мы ту деревеньку на твоего тестя и перепишем. Понял теперь?

— Выходит, он хозяином станет? — Иван так и не догадался, зачем отцу было отдавать только что купленную деревню кому–то, когда новый хозяин мог теперь продать ее или распоряжаться по собственному усмотрению и землей, и людьми.

— Разве я похож на дурака? Не похож, — сам и ответил Василий Павлович, — а потому сговорились мы с Андреем Карамышевым, что даст он мне за ту деревеньку векселей на три тысячи рублей. Коль он ее продать удумает, то мы тут как тут — плати по векселям. А ему куда деваться? Вот опять же деревенькой с нами и сочтется. Понял теперь, дурашка? — почти ласково спросил он сына. — Все–то твой батюшка продумал. А ежели рано или поздно помру, то все тебе и отойдет.

— Да ладно вам, батюшка, — засмущался Иван, — вы у нас вон еще каков молодец. Глядишь, до ста лет доживете.

— Тьфу на тебя, — неожиданно вспылил Зубарев–старший, — никогда так не говори. Не желаю лямку тянуть до стольких годов. Спросил бы лучше, где та деревенька стоит. А? Неинтересно?

— Интересно, думал, сами скажете.

— Неподалеку от Тюмени, на речке Пышме стоит. А прозвание у нее будет Помигалова. Пять домов в ней, двадцать восемь душ проживает, и меленка на речке имеется, — с гордостью сообщил обо всем этом Василий Павлович и самодовольно задрал вверх плохо выбритый подбородок.

— А как же то дело, о котором с крестным зимой еще говорили? — нашелся Иван. — Если к свадьбе готовиться, то не успею к башкирам до снега сгонять. Может, там и взаправду золотишко водится.

— Как обвенчаешься, то и поезжай сразу, неволить не стану. Помощник из тебя никудышный, а с Антониной сам разбирайся.