– Я могу понять, что нынешние воззрения порицаютнасильственное свержение власти, – говорил он, придя 7 ноября в гости кдочери и зятю. – Я даже готов смириться с тем, что коммунисты, сделавшиеэту революцию, сегодня не в чести. Но почему надо переименовывать этот день?Почему надо вычеркивать его из истории? Что, история от этого станет другой?Переименуем праздник – и как будто никакой революции не было? Что за бред? Я ужне говорю о том, что переименование праздника Великого Октября – это верхнеблагодарности.

– Почему? – удивилась Люба.

Она действительно не понимала, о какой благодарности можетидти речь.

– Потому что все, кто сегодня у власти, родились послереволюции.

– И что?

– А то, что если бы революции не было, то они неродились бы. Их бы просто не было на свете. Жизнь была бы другой, социальноеустройство другое, и их родители просто не встретились бы, неужели непонятно? Адаже если и встретились бы, то у них родились бы совсем другие дети, потому чтозачаты эти дети были бы в другие дни и в других условиях. Поэтому каждый изныне живущих должен быть благодарен любому событию из прошлого, потому чтокаждое такое событие привело нас к той жизни, которой мы сейчас живем. Если ужна то пошло, то без той революции ваш Ельцин не был бы сейчас президентомвеликой страны, даже если бы ухитрился все-таки родиться.

– Папа! – Люба не могла скрыть изумления. –Откуда такие мысли? Ты никогда раньше не говорил ничего подобного. Я даже непредполагала, что ты можешь так рассуждать.

– Как – так? – нахмурился Головин.

– Ну… – Она замялась. – Так интересно.Нетривиально.

И тут же прикусила язык. Получается, она сейчас сказаласвоему отцу, что до этой минуты считала его тривиальным и неинтереснымчеловеком.

– А ты что же, не согласна со мной?

– Почему же? Согласна. Только все равно это как-то…необычно для меня. Но ты прав, конечно.

Николай Дмитриевич возмущался еще три дня, пока не насталДень милиции и не прогремел взрыв на Котляковском кладбище, в результатекоторого погибли тринадцать человек и около восьмидесяти получили ранения.

– Это плевок в лицо всей милиции! – бушевалГоловин. – Это полный беспредел! Это откровенная демонстрацияпревосходства бандитского мира и его уверенности в собственной безнаказанности.

Телефонная трубка вибрировала в руках Любы – отец изливалсвой гнев по телефону. Она слушала отца и не слышала. Сегодня ровно год… Ровногод назад, тоже в День милиции, позвонил Коля и сказал, что у него неприятностии он должен уехать, скрыться. Прошел год. Целый год. Это много или мало? Зацелый год – только один звонок от сына, в котором Коля предупредил, что звонитьв ближайшее время не будет. Сколько это – ближайшее время? Год? Два? Десять?Только бы на секунду услышать его голос, чтобы точно знать: он жив. И кажется,что больше ничего для счастья не нужно. Все остальное у нее есть: жив папа,есть пусть и не любящий, но любимый муж, есть дочь, есть сестра, есть крыша надголовой, есть деньги, чтобы ни в чем себе не отказывать, по крайней мере всамом необходимом, есть интересная работа. Правда, здоровье подкачало, но язва– это ерунда, с ней живут долгие годы и не умирают. Все есть у Любы Романовой,чтобы быть счастливой. Одного не хватает: уверенности, что с сыном все впорядке. Теперь, спустя год, она согласна была даже не видеть его и не слышать,только бы знать, что он жив и здоров. Что он есть. Что он где-то ходит и дышит.

В этот день, в эту самую минуту Любе пришло в головупоговорить с Аэллой. Она едва дождалась, пока Николай Дмитриевич перестанетвозмущаться и распрощается с ней, и тут же набрала номер подруги. Как хорошо,что появились мобильные телефоны, теперь можно человека найти, где бы он нинаходился и чем бы ни занимался.

– Мне нужно с тобой встретиться, – начала Люба.

– Не вопрос. Сегодня я уже не смогу, у меня весь деньрасписан. Как насчет завтра?

– Завтра – так завтра. В котором часу?

– Давай в три, у меня будет окно.

– Аэлла, я на работе. А вечером нельзя?

– Слушай, – забеспокоилась вдруг Аэлла, – утебя что-то случилось? Почему надо встречаться? Скажи по телефону.

– Нет, – отказалась Люба, – это не телефонныйразговор.

– Хорошо, тогда в девять у меня.

Люба в первый момент заколебалась: примерно в это времяобычно возвращается Родислав, и кто же накормит его ужином, если ее не будетдома? На Лелю надежды никакой, во-первых, неизвестно, где она будет в этовремя, а во-вторых, даже если она окажется дома, то непременно что-нибудь забудетили сделает не так, она указания матери слушает вполуха и никогда ничего издомашних дел не делает как следует, бытовые хлопоты кажутся ей слишкомприземленными и недостойными человека, посвятившего себя великой английскойпоэзии. Но то, ради чего Люба задумала встретиться с Аэллой, пожалуй, стоилонеполноценного ужина для мужа и дочери.

Весь следующий день она мучилась сомнениями: сказать лиРодиславу, куда и зачем она отправится вечером и почему ее не будет дома, илипридумать какую-нибудь вполне нейтральную ложь вроде косметического салона илидня рождения коллеги по прежней работе. Как он отнесется к ее замыслу? И самоеглавное: если он ее не одобрит, то где взять деньги? В конце концов она невыдержала и около пяти часов позвонила мужу.

– Родинька, ты занят? Я могу к тебе зайти?

– Конечно, – обрадовался он, – это оченькстати, у меня к тебе есть вопросы.

Люба спустилась с шестого этажа, где располагался кабинетглавного бухгалтера, на четвертый, где сидели Бегорский и все его заместители иглавные консультанты.

– Андрюха хочет прикупить парочку животноводческиххозяйств, – начал Родислав, едва Люба переступила порог. – Онсчитает, что мы не можем больше зависеть от поставщиков мяса и птицы, которыепостоянно взвинчивают цены и нарушают сроки поставок. Он хочет, чтобы у насбыло собственное сырье.

– Он уже что-то конкретное присмотрел или это пока науровне разговоров? – спросила Люба.

– Да, у него есть на примете три фермы, где разводяткоров, и две птицеводческие, он хочет, чтобы я проработал вопрос и прикинул,какие из них имеет смысл приобрести, чтобы потом не поиметь на свою голову кучупроблем с местными «крышами». Тут мне все понятно, я знаю, как действовать. Номне хотелось бы получить твои консультации. А еще лучше, чтобы ты поехалавместе со мной посмотреть эти хозяйства, у тебя глаз острый, и людей ты хорошочувствуешь. Ты же знаешь, – Родислав обезоруживающе улыбнулся, – ядоверчив, как лох педальный, ни хрена в людях не разбираюсь.

– Не наговаривай на себя, – улыбнулась в ответЛюба. – Ты разбираешься в людях лучше многих других. Но я, конечно, поедус тобой, если тебе это принесет хоть какую-то пользу.