– Что ты несешь?! – сердился Камень. – Да, ясогласен, Родислав расстроился из-за того, что Люба не откликнулась на егожелание, а кто бы не расстроился? Любому мужу не нравится, когда он хочет, ажена – нет. А про все остальное – это чистой воды бредни. Никогда не поверю,что Родислав пал так низко! Это ж надо такое придумать: потренироваться нажене, чтобы потом гулять по девкам! Не смей компрометировать моего героя, несмей на него клеветать.

– Да какая же тут клевета? – оправдывался Ворон,которому и самому неловко было излагать все это Камню. – Тут все правда отпервого и до последнего слова.

– Ты не можешь этого знать! Ты не умеешь читать мысли!А Родислав не мог никому этого рассказывать, мужчины такими вещами друг с другомне делятся.

– А я вот знаю, – упрямился Ворон. – Не могутебе сказать откуда, но знаю точно.

– Почему не можешь сказать? – с подозрениемспросил Камень. – Что у тебя за секреты появились? Немедленно признавайся,или нашей дружбе конец.

– Ну… это… Только ты не ругайся, ладно? –забормотал Ворон. – Я тебе раньше не говорил, потому что не был уверен, иеще я боялся, что ты надо мной будешь смеяться… Дай слово, что не будешьругаться и смеяться.

Ворон, похоже, напрочь забыл, что объявил движение протеста.И куда только девались его гордость и независимость? Камень решил не напоминатьдругу об этом, ему гораздо больше нравилось, когда Ворон чувствовал себянашкодившим и виноватым. Это позволяло проявлять великодушие и ощущать себязначительным и могущественным.

– Ладно, не буду ни ругаться, ни смеяться, –пообещал он. – Говори.

– Знаешь, – Ворон понизил голос, – у менянедавно появилась странная способность как будто видеть в чужой голове.

– Мысли, что ли, читать?

– Ну, что-то типа того. Но я не у всех в голове вижу, атолько у тех, на кого настроился, кого давно знаю и хорошо чувствую. Вот уРодислава вижу, у Любы вижу, иногда вижу у Лизы и у Аэллы. Я хочу тебепризнаться… Помнишь, ты несколько раз у меня спрашивал, откуда я то или другоезнаю, а я тебе говорил, что слышал телефонные разговоры.

– Ну, помню. Врал, что ли? – нахмурился Камень.

– Врал, – признался Ворон, понурив голову. –Никаких таких разговоров я не слышал, я в голове видел. Ну, чего, будешь меняубивать за это?

– За что? Ты же не виноват, что на тебя такой дарсвалился.

– А за вранье?

– Вот за вранье тебя надо бы выпороть да все перья изтебя повыдергивать, – вынес свой вердикт Камень. – Жалко, у меня рукнет.

– А ты мне поручи, – весело подал голос с высотыВетер. – У меня хорошо получится.

– Заткнись, кулацкий подпевала! – огрызнулсяВорон, задрав голову вверх. – Тебя никто не спрашивает.

Но Ветер никогда не страдал обидчивостью и чаще пребывал вхорошем настроении, нежели в дурном.

– Почему же? Спроси меня, и я тебе отвечу, что вратьнехорошо. Некрасиво. Особенно старым друзьям. Врагам – можно, а друзьям ненадо. Я, к примеру, никогда не вру, всегда говорю правду.

– То-то на тебя полпланеты обиду заковыряло, –заметил Ворон. – Ты всегда правду-матку в глаза режешь, никакойделикатности в тебе нет.

– Истина превыше всего, – авторитетно вмешалсяКамень. – Ветер совершенно прав, он никогда не кривит душой и честносмотрит всем в глаза.

– Ага, ты еще скажи, что это его огромное моральноедостоинство! – заверещал Ворон. – Да он знаешь почему правду всегдаговорит?

– Ну почему же? – прищурился Камень.

– Потому что у него мозгов не хватает подумать, преждечем ляпнуть чего-нибудь, а надо ли вообще об этом говорить, и если надо, токакими словами. Правда – штука тонкая, с ней надо аккуратно обращаться, а токак сказанешь, пусть и правду, но такими словами и таким тоном, что лучше бы ужсразу убил, чем такое говорить. Быть абсолютно честным может себе позволитьтолько очень умное существо, а если оно не очень умное, то пусть лучше врет иливообще молчит в тряпочку.

– Правда и истина – категории этики, они не могутзависеть от интеллектуального уровня, они абсолютны и сами по себе являютсясамоценностью, – упорствовал Камень. – И за попрание этих категорийтебя, Ворон, надобно высечь или иным каким способом примерно наказать. Но ясегодня добрый, и я тебя прощаю. Ты до того меня расстроил с Родиславом, что уменя не осталось душевных сил на тебя сердиться.

– А чего я тебя расстроил? Чего расстроил-то? –заторопился Ворон, чувствуя, что опасность миновала, и радостно расправляякрылья. – Все, по-моему, очень даже хорошо получилось. Любочка моясовершенно права, что отказала мужу. У нее есть женская гордость, она о женскойчести все правильно понимает. Как это так: одиннадцать лет он таскалсянеизвестно где, по чужим койкам, а теперь – здрасьте-пожалуйста, примите меня всвои объятия, потасканного и неизвестно какими болезнями зараженного. Да еслибы она ему не отказала, я бы ее уважать перестал!

– А как же Родислав? Для него это было очень важно, онже не хочет быть импотентом, – встрял Ветер. – Люба бы ему уступила,и все бы у них хорошо получилось, и они бы снова полюбили друг друга. Развеплохо?

– Эк у тебя все просто, – досадливо отмахнулсяКамень. – Здесь невозможно угадать, как было бы правильно, а как неправильно.Все зависит от результата. Если бы получилось так, как ты, Ветер, нарисовал,то, конечно, было бы здорово, никто и не спорит. А если бы у них все получилосьи Люба стала бы любить его еще сильнее и поверила в то, что он опять ее любит,а Родислав начал бы с новой силой таскаться по бабам? Это как, по-твоему?Хорошо, что ли? Или у них бы ничего не получилось, и Родислав окончательноубедился бы в том, что он полный и безвозвратный импотент, и стал бы на этойпочве психовать, запил бы или в таблетки ударился. Тоже, что ли, хорошо? Сейчасу них отношения хоть в каком-то равновесии, а этот интим мог все разрушить ииспортить. Так что я склонен согласиться с Вороном, хотя за Родислава мне,конечно, ужасно обидно. Если ты, глупая птица, не ошибся и все прочитал у негов голове правильно, то Родислав сильно упал в моих глазах. Я огорчен.

– Да брось ты, – легкомысленно дунул Ветер. –Все человеческие самцы такие, других не бывает. Ты просто идеализируешь своегоРодислава, потому что он твой любимчик, а он такой же, как все остальные.

– Ты не можешь судить… – начал было Камень, ноВетер не дослушал его и перебил:

– Могу я судить, могу, потому что мотаюсь испокон векупо всему свету и всякого повидал. Уж можешь мне поверить, я и за первобытнымисамцами наблюдал, и за древними римлянами времен братьев Гракхов, и за греками,когда там еще Платон и Сократ жили, и за галлами, и за индейцами, и заиндусами. Да за всеми! Во все времена человеческие самцы мерились друг с другомдлиной своего этого самого и количеством покоренных женщин: у кого больше – тоти лучше. За миллион лет так и не поумнели.