– Верно. А я велел, чтобы о состоянии пациентки извещалипервым делом меня, чтобы сведения о ней не выдавались никому ни под какимпредлогом и чтобы к ней не допускали посетителей до тех пор, пока я лично неосмотрю больную. Это больница, и распоряжения здесь отдает только врач.

– Что ж, это даже очень хорошо, – одобрил Мейсон. – Анасколько крупные неприятности я вам доставил бы, если бы потихоньку пробралсяв палату и побеседовал с ней до прихода полиции?

– Вы доставили бы мне тем самым огромные неприятности, –отрезал доктор Уиллмонт. – И вы сами знаете это не хуже меня. Это поставило быв сложное положение лично меня и отразилось бы на репутации всей больницы.Конечно, в некоторых случаях у меня просто не остается иного выбора, какпренебречь полицейскими инструкциями, но тогда я лично беру на себя всюответственность и руководствуюсь исключительно заботой о здоровье пациента.

– Я с глубоким пониманием отношусь к вашей позиции иразделяю ваши взгляды на профессиональную этику, доктор, – улыбнулся Мейсон. –Но ведь, с другой стороны, вы знаете все тонкости работы больницы, я – нет. Нутак как бы мне поговорить с Эстер Дилмейер раньше полиции, чтобы при этом непоставить вас в сложное положение?

– Вам пришлось бы сделать это без моего ведома, – нераздумывая, ответил доктор Уиллмонт.

– И так, чтобы об этом не узнала дежурная медсестра?

– Совершенно верно.

– И, насколько я понимаю, вы дали персоналу однозначныеуказания на сей счет?

– Именно так.

Мейсон закурил.

– Я вскоре вызову дежурную медсестру к себе, – продолжилдоктор Уиллмонт, – чтобы ознакомить с клиническими данными больной.Интересующая вас пациентка находится в палате номер триста девятнадцать. Затемя отправлю сестру в нашу местную аптеку, чтобы получить там назначенныелекарства. Препараты будут таковы, что для их изготовления понадобитсянекоторое время. Так что сожалею, но я не могу допустить вас к больной, это совершенноневозможно. Пройдите сюда, пожалуйста.

Взяв Мейсона за руку, Уиллмонт подвел его к столику, закоторым сидела медсестра, и сказал хорошо поставленным голосом, обращаясь кней:

– Ни один посетитель не должен быть допущен к мисс Дилмейер,прежде чем с ней побеседуют люди из полиции. А полиция будет говорить с нейтолько тогда, когда я дам на это свое разрешение.

– Хорошо, доктор, я все поняла, – кивнула женщина.

Доктор Уиллмонт повернулся к Мейсону:

– Сожалею, мистер Мейсон, но сами понимаете…

– Благодарю вас, доктор, – отозвался Мейсон. – Мне ясна вашапозиция. Тогда, может быть, хотя бы скажете, когда я смогу ее проведать?

Уиллмонт решительно покачал головой:

– Мне нечего вам сказать на этот счет, сэр. В этом деле явыступаю только как врач. Как только она будет в состоянии приниматьпосетителей, я немедленно извещу об этом полицию. И тогда, если, конечно, еездоровье снова не окажется под угрозой, я уже не смогу решать, кто и когдадолжен с ней встречаться. Данный вопрос будет находиться в ведении властей. Досвидания, мистер Мейсон.

– До свидания, доктор, – попрощался Мейсон, поворачиваясь иделая вид, будто собирается уходить.

Доктор Уиллмонт стремительной пружинящей походкой направилсяк лифту. Мейсон же покорно зашагал к выходу, завернул по пути в телефоннуюбудку, подождал, когда медсестра за столиком отвернется, после чего пробрался клифту, поднялся на третий этаж и разыскал палату Эстер Дилмейер. Не сбавляяшагу, он прошел мимо и дождался в коридоре, пока наконец не увидел, как изпалаты вышла медсестра с карточкой, укрепленной на планшете. Выждав некотороевремя, он вернулся обратно и вошел в палату.

Эстер Дилмейер сидела на кровати, осторожно потягиваягорячий кофе. Она подняла на него глаза и сказала:

– Привет.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Мейсон, подходя поближеи присаживаясь на краешек кровати.

– Пока еще сама не знаю. А вы кто?

– Мое имя Мейсон.

– Перри Мейсон?

– Да.

– Значит, теперь я ваша должница. Ведь вы спасли мне жизнь.

– Я сделал все, что было в моих силах, – скромно сказалМейсон.

– Наверное, разыскать меня было непросто?

– Да уж, пожалуй.

– Какой кайф! Кофе просто замечательный. У меня сейчас такоечувство, как будто я спала целую вечность.

– У вас есть какие-либо соображения насчет того, кто могпослать вам эти конфеты? – спросил Мейсон.

Она замялась.

– Смелее, – подбодрил ее Мейсон.

– Ну, я подумала, что… ну, то есть вообще-то я никого необвиняю, но…

– Продолжайте.

– Ну, короче говоря, я познакомилась с одной молодойженщиной, которая показалась мне такой… такой… ну, порядочной, одним словом.

– Это была мисс Фолкнер?

– Да, это была мисс Фолкнер. Хозяйка сети магазинов «Фолкнерфлауэр шопс».

– Я знаю.

– Ну так вот, она сказала, что к моему платью очень подойдуторхидеи, и прислала мне несколько штук.

– И что было потом?

– Мне же уже давно надоело заниматься тем, чем я занималась,и я решила подыскать себе что-нибудь поприличнее в смысле работы. Я ведьвкалываю в «Золотом роге». Там меня называют «хозяйкой», однако моя работазаключается в том, чтобы «раскручивать» богатеньких мужичков, заставлять ихтратить деньги, повышая тем самым благосостояние владельцев заведения.

Мейсон кивнул.

– Ну, в общем, я поехала домой, а минут через десятьпосыльный принес коробку конфет. Я открыла их и обнаружила, что внутри лежитточно такая же карточка, как и в коробке с орхидеями.

– И почерк был тот же? – уточнил Мейсон.

– Я особенно не приглядывалась, но выглядела она оченьпохоже, и инициалы, да и все остальное…

– Что вы сделали потом?

– Шоколадные конфеты со сливочной начинкой – моя слабость, ялюблю их больше всего на свете, – сказала она, улыбнувшись. – Настроение у менябыло паршивое, и я поехала в город.

– А потом?

– Потом я почувствовала себя как-то странно. Сначала яподумала, что это обыкновенная усталость, но на час у меня была назначенавстреча с вами в вашей конторе, а потому я понимала, что спать мне нельзя. Еслибы не эта встреча, я, скорее всего, просто отключилась бы, так ничего и незаподозрив, но тогда я изо всех сил старалась не заснуть. А потом вдруг поняла,что это не просто усталость. Меня накачали какой-то дрянью. Просто страшновспомнить, ценой каких чудовищных усилий мне дался тот последний разговор свами по телефону. Вашего голоса я совсем не помню. Я пыталась говорить,засыпала между фразами, заставляла себя открыть глаза, но они тут же сноваслипались. Казалось, что наш разговор длится целую вечность.