нерадивых жрецов; а затем железные створки дверей сотряс мягкий, но страшный удар.

«Кивайдин! – огнем обожгла страшная мысль. – Разобрался-таки, что к чему, подлец… Ловко, ничего не скажешь!»

В следующую секунду киммериец был уже на ногах. Все, что он успел сделать, это обмотать чресла набедренной повязкой и выхватить меч; и тут ворота рухнули.

По залу пронесся ледяной шипящий ветер. В дверном проеме полыхало багровое зарево; а на пороге, скрестив руки, неподвижно застыла темная, исполненная силы фигура. Конану хватило одного взгляда, чтобы понять, кто сейчас перед ним. Увы, его подозрения оправдались. Великий маг и впрямь добрался до них.

– Ну вот и пришел конец вашей дурацкой игре, Конан-киммериец, – прогремел от двери мрачный, глубокий голос. – Приблизься и прими свою судьбу! В виде особой милости я дарую тебе право умереть в бою.

Девушка недоуменно открыла блаженно смеженные было глаза. Что здесь происходит? Куда делась алая аура ее Бога, который только что был с ней, обнимал ее, оставил в ней часть самого себя – драгоценнейшую часть своего Божественного семени? И кто этот жуткий человек у входа?.. Что ему надо? Как он вообще смог войти? Ведь засов был заперт!

Понимая, что все кончено, Конан медленно шел через зал. Его разум тщетно искал путей к спасению и не находил их. Конечно, что Кивайдину и его меч, и все чародейство Терши… В голову лезли темные, полные беспросветного отчаяния мысли.

Девушка за алтарным камнем приподнялась на ложе, во все глаза смотря на происходящее. Казалось, ее охватил столбняк. Она не кричала, не билась – молча и сосредоточенно смотрела…

Признаться, киммериец думал о ней в эти последние – как он полагал – свои минуты:

«Бедная девочка, лучше уж сшибиться с магом поближе к двери – авось, крыша если и обвалится, то ее там, за алтарным камнем, все-таки не придавит…»

Казалось, что за спиной разгневанного мага полыхает весь город. Площадь исчезла, без остатка затопленная пламенем, и Конан не знал, искусная ли это иллюзия или Кивайдин и впрямь решил разделаться со всей Цхестой…

Киммериец мягко продвигался вперед; чародей стоял неподвижно. Лица его Конан не видел – лишь порой что-то сверкало там, где должны были располагаться глаза.

– Ну что же ты медлишь, отважный Конан? – в голосе Кивайдина слышалась неприкрытая издевка. – Не больно-то ты скор! Разве так предписывают поступать тебе правила киммерийской чести?!

«Пусть говорит. Ему для чего-то надо меня раздразнить… но уж этого удовольствия я ему не доставлю!»

– Неужели ты боишься меня? – продолжал издеваться чародей. – Разве ты не видишь – я безоружен!

Конан лишь усмехнулся про себя. На такие фокусы он был горазд и сам. Иногда выгоднее напоказ отбросить меч, а дело решить ударом небольшого, затаившегося в рукаве кинжальчика…

Врагов разделяло не более шести футов. Конан приостановился; маг же продолжал говорить, явно потешаясь:

– Хотя, может быть, мне и не убивать тебя? Всего лишь оскопить, чтобы навсегда отбить охоту портить девушек! Ведь ты, в конце концов, оказал мне немалую услугу – мои нерадивые, заслужившие казни слуги здесь и обращены в недвижные изваяния… Это очень, очень мне на руку! Ты избавил меня от множества хлопот, Конан из Киммерии…

Пока длилась эта хвастливая речь, варвар успел собраться с духом. В конце концов, это не первый волшебник, столь самоуверенно грозивший ему скорым и неизбежным концом. Хозяин Башни Слона тоже, к примеру, грозил. И многие другие – тоже… Чего стоил хотя бы один Аманар!

– Что же ты медлишь, киммериец? Ну, подойди же, снеси мне голову своим славным мечом!

– Вряд ли мне это удастся, чародей, – стараясь, чтобы безнадежность и отчаяние звучали в голосе как можно явственнее, ответил Конан, в знак признания своего поражения низко опуская голову. – Что я могу сделать тебе, если мой меч против тебя бессилен?

Говоря так, он мало-помалу повернулся к чародею боком, прикрывая плечами и грудью напрягшуюся, готовую к удару правую руку с опущенным мечом. И, все еще продолжая говорить что-то сокрушенно-покорное, киммериец внезапно и резко взорвался стремительным движением. Все его мышцы напряглись в едином порыве, тело, точно отпущенная пружина, послало вперед руку с мечом; клинок был нацелен в грудь чародея. Конан надеялся только на внезапность, на то, что этот выпад в упор Кивайдин уже не отобьет.

Киммериец жестоко ошибался. Глаза волшебника внезапно и грозно блеснули на окутанном тьмой лице; в них светилось злое торжество. Молниеносным движением, которого не мог различить человеческий глаз, он отпрянул в сторону; острие меча прошло в пальце от его груди. Инерция собственного удара развернула Конана спиной к врагу; и тотчас же страшный удар в затылок отправил киммерийца на пол. Глаза застлал красный туман, однако варвар не потерял сознания и даже не выпустил меча из руки. Позади него раздался приглушенный, полный отчаяния девичий вскрик.

– Ну, вставай же, Конан! – загремел Кивайдин. – Вставай и сразись со мной, глубоким стариком! Я даже оставлю тебе твою железную игрушку! Поднимайся же – и продолжим бой! Не порти мне развлечение, вставай!

И Конан встал. Больше ему просто ничего не оставалось. Перед ним стоял усмехающийся Кивайдин; в разверстых дверях храма по-прежнему полыхал негасимый магический огонь. Быть может, это была лишь иллюзия и Конану была оставлена дорога для бегства – по странной прихоти волшебника; а быть может, это был и самый настоящий огонь… Во всяком случае, киммериец, стиснув зубы, заставил себя не смотреть на манящую арку входа.

– Атакуй же, чего ты ждешь! – Кивайдин вновь пренебрежительно скрестил на груди руки.

В сердце Конана начинала закипать медленная, черная ненависть. Обычно он не давал ей воли, понимая, что победу может дать лишь хладнокровие; но теперь становилось ясно, что если что и выручит, так только это – древнее и страшное наследие несчетных поколений предков-варваров, переданное от них неукротимое стремление во что бы то ни стало убить врага, даже если ты уже весь изранен и изрублен… И порой эта ненависть способна была творить чудеса.

Второй выпад киммерийца прочертил кровавую полосу на груди чародея. Тот слишком увлекся насмешками и пропустил удар; хотя рана и была пустяковой, Конан внезапно ощутил прилив сил и уверенности. Враг вовсе не так уж неуязвим, как хочет казаться!

И тут Кивайдин показал, как он на самом деле умеет сражаться. Его голая ладонь небрежно, играючи отшибла в сторону закаленный тяжелый клинок варвара, в то время как другая рука резко ударила киммерийца в подбородок. Шейные позвонки хрустнули, но выдержали; удар, способный сломать шею даже быку, лишь еще раз опрокинул Конана наземь.

И вновь он