лице сборщиков яиц, то никакого боя и не состоялось бы. Груз вины тяжело опустился на мои плечи. Я не умел успокоить Афродиту и, понурив голову, поспешил исчезнуть с глаз долой. Я не мог выдержать ее взгляда, хотя она вряд ли могла даже предположить, что всё произошло из-за меня.

Я забился в кусты и надолго затих, задумавшись над всем, что произошло. Чаще всего мои мысли возвращались к Афродите. Я себе, конечно же, надумал, что смотрела она на меня осуждающе. Не может же в самом деле птичий ум быть настолько проницательным и догадливым. Тем не менее чувство вины не оставляло меня ни на минуту. Я боялся вернуться к ней, боялся, что она вдруг возьмет и по-человечески скажет мне об этом. Но это уже слишком! И, прилично насидевшись и поразмыслив, в конце концов, я решил, что не стоит так убиваться. Вот появятся у Афродиты птенцы, и забудет она свои беды, полностью увлекшись воспитанием своих чад. Я знаю, что потеря самца не является для гусыни стопором для высиживания кладки. Я сам видел у бабушки в деревне, что существуют небольшие семейки, в которых нет гусака. И гусыня, мать-одиночка, вполне успешно воспитывает гусят. Всё же мне было совестливо, и я вернулся к гнезду Афродиты.

Но гнездо пустовало. Пять яиц были заботливо прикрыты травой и пухом, Афродиты не было поблизости. Конечно, гусыни оставляют свои яйца, давая им остыть, а заодно и самим подкрепиться, уходят порой даже на продолжительное время. Но что-то мне не понравилось здесь. Гнездо выглядело покинутым навсегда. Я кинулся разыскивать мать. Искать пришлось недолго. Афродита сидела на берегу рядом с тем самым местом, где я ее оставил. Там же в воде лежал Черноклюв. Увидев меня, она поднялась на ноги, но постояв с минуту, опять села, вновь погрузившись в свои мысли. Видимо, она больше не собиралась возвращаться к кладке. Опять червь совести начал глодать меня. Из всех гусей стаи Афродита была ближе всего. Мне стала не безразлична ее судьба и судьба ее потомства. Я подошел ближе и раскрыл крылья, пытаясь погнать её к гнезду. И мне даже удалось провести ее несколько метров в этом направлении. Но всё же она отбилась от меня и вернулась на прежнее место, взглянув на воду, на то место, где всё также лежало тело Черноклюва.

Я попытался погнать её ещё раз, но безрезультатно. Хоть сам высиживай, в самом деле! Наконец, я спустился в воду, подплыл к Черноклюву и, взявшись клювом за рукоять мачете, всё еще торчавшее из трупа, начал толкать его к дальним кустам, чтобы навсегда скрыть от грустных глаз. Затолкав Черноклюва за кочку, я вернулся к Афродите. Настроен я был очень решительно и, лишь только вылез из воды, тут же быстро подошёл к ней, широко раскрыл крылья и энергично начал ими размахивать, при этом как можно веселее пританцовывать и подпихивать ее к гнезду. Я не старался разбудить прежнюю Афродиту, но напомнить матери о ее ещё не родившемся потомстве был обязан. Танцевал я так минут пятнадцать. Поначалу она сидела, безучастно на меня поглядывая. В какой-то момент, когда я чуть ли не стал задевать её перьями, она поднялась и вновь подошла к берегу, намереваясь напомнить себе о несчастливых событиях. Но ничего, напоминавшего о былом, уже не было видно. Тогда Афродита постояла ещё, как бы вспоминая что-то, потом взглянула на меня и подошла поближе. Я тут же возобновил свой танец и даже громко закричал, вздернув клюв к небу. Афродита не закричала вместе со мной, но садиться уже не стала, а начала чистить свои перышки, часто встряхивая головой и расправляя крылья. Думаю, что не всё потеряно, выводок можно спасти. И действительно: Афродита после моих подталкиваний пошла к кладке. Подошла к гнезду, еще раз почистила перышки, постояла немножко, глядя на яйца. Потом начала бережно переворачивать каждое и перекладывать лишь одной ей известным способом. В итоге, она все же села на гнездо, прикрыв будущий выводок материнским теплом.

***

– Уедешь от нас уже навсегда? – спросила она, когда машина выехала на грейдерную дорогу.

– Нет, Люда, – Борька уже знал, как ее зовут, – Хотелось бы еще приехать.

– Зачем?

– По работе.

– По работе? И чем ты занимаешься в твоей Москве, что по работе сюда ездишь? – продолжала проявлять интерес Люда.

Борька совершенно не был настроен на допрос незнакомой девушки, пусть и симпатичной, поэтому старался тянуть время до появления сети. А уж там он сможет ей прямо сказать, что, мол, надо поработать, извини.

– Чем занимаюсь? Да так… Исследую. К вам же много исследователей приезжает? Вот считай: я один из таких.

– Ты не такой, – сказала Люда, загадочно улыбнувшись. Затем вдруг взяла Борькину руку в свою и повторила: – Ты не такой, ты не женатый. Кольца нет.

От неожиданности Борька смутился. Он почувствовал себя неловко. С одной стороны, ему было приятно ощущать нежную девичью руку, а с другой, это выглядело странно, и он почему-то подумал, что за ними сейчас могут наблюдать и решил, что нужно бы руку как-то высвободить.

– А чем ты здесь занимаешься? Какое образование? – спросил он, пытаясь мягко высвободить руку, потянувшись к рычагу коробки передач. Но девушка сама ее отдернула и, чему-то обидевшись, отвернулась от Борьки со словами:

– Ничем я тут не занимаюсь. Что вас всех интересует какое образование? Да какая кому разница? Вы что по образованию выбираете? Чушь это собачья! Вот и отец сказал, что выучиться нужно обязательно. Ну выучилась, ну высшее у меня! И что дальше? – она зло с вызовом посмотрела на Борю. Тот помотал головой, давая понять, что ничего плохого не имел в виду.

Она продолжила:

– Сижу в этой дыре, как последняя дура! Давно надо было уехать и не слушать отца. Вечно он меня держит возле себя, как собачонку.

И она замолчала. Перебивать такое молчание у Борьки не возникало никакого желания: уж лучше пусть молчит, чем так сразу свои проблемы выкладывает. У него и без нее забот хватает.

Он посмотрел на телефон: сеть еще не появилась.

– Уже близко, – сказала Люда полностью успокоившись.

– Получается, что мы поехали от базы обратной дорогой, той самой, которой я сюда ехал? Про это место я и сам знал. Поближе нигде не было?

– Сотовой связи поближе к базе нет. Только здесь. Вот, как раз появилась, можешь останавливаться, – сказала она, бесцеремонно взяв Борькин телефон.

– Как же ты с подругами общаешься? Или у вас проводной, как раньше? – пошутил он, забирая у