Близ Вузеля в ровном, словно самим Богом предназначенном для турниров поле, раскинули цветные шатры и штандарты на длинных мачтах, спешно, но надежно вкопанных в землю. Возвели деревянные трибуны, конечно, и почетную ложу, и ограждение, да такое, чтоб конь, налетев на него, не сломал перила да и не понесся на инерции дальше, в толпу. Здесь, хоть и не устроенный в честь какого-то важного события, предполагался очень пышный и многолюдный турнир. А потому распорядителям просто не хватало времени и возможностей выяснить имена всех, кто желал участвовать. В списке появилось около десятка Неизвестных рыцарей (далее непременно шли хоть какие-нибудь эпитеты или прозвища, чтоб отличать одного от другого), куда они были внесены после внимательного осмотра вооружения.

Очевидно, если претендент мог похвастаться первосортным мечом, имел два копья и булаву, если его кольчуга была сделана на совесть и начищена, а остальные детали доспеха — крепки и без изъянов, если конь не походил на крестьянскую клячу, а представлял собой именно то благородное животное, на котором надлежит ездить рыцарю, если, в конце концов, желающий мог представить пару шпор, рыцарскую перевязь и хоть какой-нибудь герб, он уже считался достойным. Легко догадаться, что подобную справу не приобретет какой-нибудь голодранец, остальное же было неважно. Если же рыцаря при этом сопровождала пара оруженосцев, он становился достаточно солидной фигурой, чтоб верить ему на слово и принять в расчет ссылку на некий обет.

В общем-то, непременной пары оруженосцев не требовалось. Один из безымянных претендентов, назвавший и ткнувший кольчужной перчаткой в сторону только одного оруженосца, был принят очень любезно, потому что его сопровождала нарядно одетая дама, притом, что поразило помощников распорядителя, вовсе не на смирной слабой лошадке. Ее кобылица была черной, рослой, не хуже жеребца, и верткой. Дама, впрочем, справлялась с кобылкой уверенно.

Всем рыцарям было отведено место в шатрах, где они могли передохнуть, привести в порядок вооружение и почистить коней. В первый день не ожидалось ничего особенного, знать и государи предпочитали сперва присмотреться к возможным противникам, выбрать тех, с кем хотели бы помериться силами, и тех, кто мог бы оказаться достойным награды. Не говоря о том, что, конечно же, отправляющимся в поход на далекий Восток хотелось заранее поближе познакомиться с будущими соратниками. И, конечно, оценить их воинское искусство.

Большинство сеньоров обеих стран давно прекрасно знали друг друга, потому как очень многие англичане имели владения и во Франции тоже. Снаряжаясь для боя, они оживленно общались, обсуждали проблемы своих поместий и предстоящих походов, от которых ожидали богатой добычи и многих развлечений. Оруженосцы же тем временем хлопотали. Сперва натягивался толстый кожаный или стеганый подкольчужник — стояла ли жара или холод, одежды на рыцаре были всегда одинаковые — и чаще всего кожаные штаны, затем кольчуга, или полукольчуга с рукавом до локтя и открытым воротом. Затем, в зависимости от богатства и предусмотрительности рыцаря, пристегивались наручи, поножи, наплечники и нагрудник, надевался подшлемник, натягивался капюшон кольчуги, если он был, пришнуровывался шлем с бармой.

Слегка изменив правила, в первый день объявили общий бой, правда, оруженосцев на арену допускать и не собирались — только рыцарей, и никак не менее. Ни копий, ни боевых мечей, ни тяжелых палии — оружие было исключительно турнирное. Впрочем, это не значило — безопасное. Едва ли случался хоть один турнир, в ходе которого обходилось без гибели или увечий хоть одного участника. И тем не менее желающих всегда хватало, даже мальчишек двенадцати-тринадцати лет родители допускали к состязаниям, правда, лишь в роли оруженосцев. Жизнь была опасна и быстротечна, и не только сами мальчишки желали поскорее вырасти. Их отцы и матери также мечтали поскорее увидеть в сыновьях взрослых мужчин.

Замершие по обе стороны большой арены рыцари представляли собой яркое зрелище. На королевский турнир все стремились приодеться, привести в порядок вооружение и доспех, обзавестись шелковой туникой с вышитыми гербами, пучком-другим страусовых перьев на шлем или хотя бы золоченой фигуркой вместо гребня. Коней разукрашивали не хуже, чем жен, укрывали ткаными или вышитыми попонами, защищали коваными накладками, делились цветастыми перьями и прикрепляли их над лошадиным лбом, так что конь становился похож на торговую лавку купца из далекой страны, развернувшего перед покупателями все сокровища своих вьюков. Над шлемами воинов бились на ветру огромные полотнища с изображенными на них гербами, и, судя по ним, на поле под Вузелем нынче собрался весь цвет дворянства обеих стран.

Правда, далеко не всем предстояло погрузиться в Марселе на корабли и отправиться сперва на Сицилию — попутно улаживать политические и военные проблемы родичей обоих королей. Некоторые умевшие договориться с Ричардом или Филиппом, — в зависимости от суверена — получили разрешение остаться на родине, часть англичан, располагавших свободными средствами, откупились от королевского приказа — это был один из способов, которыми Ричард пополнял казну.

Три герольда поднесли к губам трубы с развевающимися по ветру лентами, и густой низкий гул огласил окрестности. Распорядитель празднеств поднялся со своего почетного кресла и громко повторил слова, которые король Филипп из соображений престижа сказал негромко:

— Пусть турнир начнется! — и добавил от себя то, что полагалось: — Рубите веревки, и да помнит каждый из вас, рыцари, о данной клятве.

Клятва, упомянутая им, определяла то, что можно и что нельзя делать в ходе схватки. Правила были несложны, тем они и отличали турнир от боя: не следовало бить в уязвимые места тела противника и ниже его пояса, добивать побежденного или сдавшегося, атаковать того, у кого с головы слетел шлем. Как только прозвучали слова распорядителя, четыре топора разом опустились на канаты, перегораживающие ристалище, и низкий настойчивый голос труб возвестил о начале потехи.

Отряды рыцарей кинулись друг на друга. Скоро в этой мешанине стало трудно что-либо разобрать, но разодетые в пух и прах дамы, приоткрыв в азарте свои хорошенькие ротики, в блеске глазок давали выход всему своему возбуждению, потому как проявлять его в ободряющих криках неаристократично и не пристало изящным красавицам, которые желают произвести на рыцарей впечатление хрупких цветков. Они жадно выискивали взглядом знакомые цвета и старались не упустить из виду, хоть это и давалось с большим трудом. Проявлять свои чувства хоть как-нибудь очень хотелось, и в самые напряженные моменты боя ахи, щебет изысканно-высоких голосов и якобы испуганный писк перекрывали звон оружия, лязг доспехов и ржание коней. Привставая на скамьях, они обрывали верхние свободные рукава своих платьев, те самые, приметанные к лифам на живую нитку, и швыряли понравившимся рыцарям либо тем, кого желали подбодрить. Некоторые рукава не долетали до ограждения и сиротливо лежали там яркими пятнами жаждущих любовного приключения сердец.

Схватка сразу разбилась на несколько групп, в составе которых угадывались личные предпочтения участников. Зачастую на турнирах сводились старые счеты или выращивались новые обиды, иногда это приводило к гибели одного из участников, иногда же заканчивалось лишь тем, что двое обиженных какое-то время азартно тузили друг друга, после чего расходились довольные. Рыцари, считавшие себя сильными, стремились лишний раз доказать это и ввязывались во все схватки, те, что послабей или не столь драчливые, но более осторожные, предпочитает держаться рядом с кем-нибудь из друзей.