Что-то внутри противилось, ускользало, не желало произносить этого определения ни вслух, ни даже про себя.

Гаитэ, осторожно выскользнув из постели и тихо, на цыпочках, стараясь не шуметь, принялась собирать разбросанные по полу вещи.

Но ускользнуть незамеченной, как планировала, не получилось.

— Эй, что ты делаешь?

Спросонья голос Торна звучал лениво, врастяжку.

— Одеваюсь, — бросила Гаитэ раздражённо.

Платье шнуровалось на спине. Тут справиться без постранней помощи дело мудрёное.

— Хочешь вернуться к себе? — зевнул Торн, прикрывая рот ладонью.

Гаитэ вдруг поразило, что у него вовсе не длинные пальцы. Короткие и хваткие, как крабья клешня.

Интересно, почему она раньше этого никогда не замечала?

— Собралась ускользнуть по-тихому? — скатившись с кровати, он, не стесняясь собственной наготы, подошёл к ней и по-хозяйски, со знанием дела, продел серебристые шнуры в специально предназначенные для этого лямки и петельки.

«Видимо, не раз это делал?», — с досадой подумала Гаитэ, с трудом подавляя желание стряхнуть его руки со спины.

— Не хотела со мной попрощаться? — обнял он со спины, пристраивая подбородок на её плече. — Ведь наедине мы можем больше до твоего отъезда не увидеться.

«Может, и к лучшему», — вздохнула она.

Вслух, естественно, свою мысль не озвучивая.

— Не хотела тебя будить, — улыбнулась она вымеченно. — Ты казался утомлённым.

— Утомлённым? С чего бы? — искренне удивился Торн.

— Не знаю. Наверное, ошиблась.

Она говорила ровным голосом, но Торн чутко улавливал настроения. Он медленно отнял руки, а потом, схватив за плечо, резко развернул её к себе лицом:

— Ты чем-то рассержена? Или расстроена? Но чем? — свёл он брови. — Я сделал что-то не так? Обидел тебя?

— Нет, Торн. Просто мне пора и…

— Ты не куда не пойдёшь, пока мы не закончим!

— Это приказ, Ваша Светлость?

— Прекрати! Я не понимаю… всё же было отлично? Я чувствовал себя счастливым и думал, ты тоже счастлива. А ты с утра пытаешься сбежать от меня, как отработавшая смену шлюха…

— Что?.. Я — шлюха?!

— О, нет, Гаитэ! Прости. Я вовсе не это хотел сказать. Я… чёрт! Не умею вести задушевных бесед! — взлохматил он волосы. — Я хотел сказать, что твоё желание, вот так улизнуть — оно меня бесит! Почему ты пытаешься удрать, поджав хвост, словно воровка?

— Отлично, — засмеялась Гаитэ. — Вы столь куртуазны, милорд. За одно мгновение вы обозвали меня всеми обидными словами, какие только на ум приходят.

Торн снова взлохматил пятернёй густые волосы. Выглядел он при этом одновременно растерянным, почти как ребёнок и разгневанным, как волкодав, у которого отбирают косточку.

— Да, я понял, с каждым словом я делаю всё только хуже, но… ты злишься. Почему? Ты что, считаешь, что я тебя совратил?

— Имеет значение, что я считаю? — попыталась отмахнуться Гаитэ.

— Конечно, имеет! Ты не должна так считать. Разве мы оба не делали то, что хотели? Разве не произошло то, что и должно было произойти? За что ты на меня обиделась?

— Да не обижалась я на тебя. Я…

Гаитэ устремила взгляд в пространство, стараясь привести мысли в порядок.

— Ты — что, Гаитэ? Мне из тебя каждое слово клещами тянуть?

— Я не уверена, что поступила правильно. Не уверена, что могу верить тебе, что моя слабость не обернётся против меня же самой.

— Каким образом она может против тебя обернуться?

— Что будет, если завтра ты решишь, что я недостаточна хороша, чтобы стать твоей женой?

— С чего мне так решить? Я теперь точно знаю, что до встречи со мной ты была невинна, что ты целиком и полностью принадлежишь мне, душой и сердцем. В мире лжи и грязи чистота и верность имеют высокую цену. Кто откажется от такого сокровища? Нет, дорогая! Ты не упала в моих глазах. Теперь, когда я познал, какое наслаждение способно дать твоё горячее тело, не знавшее других мужчин, кроме меня, я хочу тебя ещё сильнее. И не отступлюсь от тебя, хоть сам ад обернись против нас! Так не мучь себя напрасными сожалениями. Давай разделим радость на двоих и просто будем счастливы?

Он распахнул ей объятия и, поколебавшись всего мгновение, Гаитэ обняла Торна за шею, позволяя себе окунуться в горячее тепло его сильных рук.

А надёжных ли? Покажет жизнь.

Торн снова поцеловал её. На этот раз поцелуй был именно таким, каким Гаитэ мечтала его получить — нежным, успокаивающим, мягким.

— Тебе лучше?

Она кивнула, улыбаясь.

— Гораздо!

— Как себя чувствуешь?

— Немного разбитой, — не стала врать Гаитэ.

— Это пройдёт. Поспишь, отдохнёшь, выкинешь лишние глупости из головы. Не переоценивай значение девственности. Этим сокровищам кичатся лишь те, у кого нет других. Рано или поздно это случается с каждой… ну, почти, — усмехнулся Торн, ещё раз целуя Гаитэ перед тем, как отпустить.

— Понимаю, — вздохнула Гаитэ, в задумчивости накручивая на палец локон волос. — Просто всё случилось так быстро. Я не успела подумать…

— В любовных делах думать — это лишнее. Уж поверь мне! — засмеялся Торн, по-быстрому облачаясь в одежду.

— Стоит ли? С учетом того, до чего тебя доводит твоё бездумное поведение? — приподняла она брови.

— Не напоминай! — отмахнулся Торн. — Но твои травки отлично помогли. Мой лекарь был в крайнем недоумении, но вынужден оказался констатировать, что я чист. Впрочем, ты ведь и сама это знаешь? — подмигнул он. — Не настолько ты вчера отдалась чувствам и не думала, чтобы забыть о таких вещах.

— Это упрёк?

— Упрёк? Нет! Скорее зависть. Как тебе удаётся быть такой сдержанной и осторожной? Никогда так не умел.

— К сожалению, не всегда я бываю сдержанной, в чём ты вчера имел прекрасную возможность убедиться.

— Мы же договорились: ты больше ни о чём не жалеешь?

— А мы об этом договорились? — засмеялась Гаитэ.

— Ты ведёшь себя как капризный ребёнок, — фыркнул он, в несколько ловких движений зашнуровывая на груди колет.

— Нет, — огрызнулась Гаитэ. — Это ты пытаешься быть деспотом.

— Я стремлюсь совершенно к другим вершинам, — со смехом Торн подскочил к Гаитэ, схватил её в охапку и покружил по комнате. — Я хочу стать единственным в твоей жизни, первым и последним мужчиной.

Потом лицо его вдруг резко помрачнело:

— Святые духи, Гаитэ! Ты едешь фактически на войну, а на войне женщинам не место! Я должен поговорить с отцом…