– Ах, если бы не зависело! Если бы! Тогда можно расслабиться и плыть, куда вывезет.

– Конечно. Не зависит. Вольно или невольно, вы заказали эту ситуацию когда-то, но теперь она будет раскручиваться сама, и мой совет – не убивайтесь так. Расслабьтесь и плывите.

– Откуда вы всё знаете?

– Давно живу.

– И я давно, а ничего не знаю.

Показался Кириллов, Алексей Петрович тотчас поднялся и исчез.

Вечер заканчивался, но они не торопились, не танцевали, почти не говорили, но часто пересекались взглядами, подолгу не отводя глаз, и не было в этом молчании ничего вынужденно-тяжелого, и только неясная нота обреченности чувствовалась в этом всё время прерывающемся диалоге.

– Я хотел тебе сказать, мы летим разными рейсами.

– Разными? Почему?

– Так забронировали билеты – в два самолета. Полгруппы в один, полгруппы в другой.

– То есть я тебя оставлю здесь, в Италии…

– Нет, я тебя. Я раньше улетаю. А потом ты ко мне прилетишь. Прилетишь?

«Разве ты не знаешь, „потом“ не бывает, – захотелось крикнуть Маргарите, но она слегка улыбнулась и ничего не ответила. – Именно что не знаешь. А объяснять бесполезно, в двадцать семь лет…»

* * *

…Проходит какое-то время – совершенно не понимаю сколько, – и кто-то наклоняется надо мной:

– Здравствуйте, меня зовут Лена. Вы слышите? Лена. Я заступила на дежурство и буду с вами до утра. Не плачьте, вы только не плачьте. Моей дочке два года, а в двадцать шесть недель было всё, как у вас, угроза и схватки через десять минут. Привезли ночью на «скорой» сюда же, только этажом ниже. Но прокапали, и всё прошло. И у вас будет так же. Не плачьте.

Через силу открываю глаза и вижу совсем молодую черноволосую девушку – всю в кудряшках и с очень яркими блестящими глазами.

От сочувствия и нормальных человеческих интонаций я начинаю реветь еще пуще, но Лена берет меня за руку, и я будто бы нащупываю под ногами слабую, но все-таки почву.

– С гинепралом всё, сейчас принесу магнезию и продолжим. А судно дать?..

Неужели прошло два часа? Гинепрал прокапали – значит, два.

Понимая, что эта девушка – моя спасительная соломинка, я прошу как можно тише, убедительнее и спокойнее:

– Лена, милая, здесь есть что-нибудь мягкое, расхристанное, лучше всего панцирная кровать? Мне нужно во что-то провалиться – может быть, схватки уменьшатся. Так уже было однажды.

Личико девушки вытягивается, она задумывается, секунду размышляет:

– Кроватей нет, но есть продавленный мягкий диван – там, в «предбаннике». Если хотите…

– Ужасно хочу!

– Хорошо… Пойдемте.

Лена провожает меня в «предбанник» – это, слава богу, недалеко – и, скорехонько соорудив постель, укладывает на диван. Я наконец-то оказываюсь будто бы в гамаке. Слышу, как отчитывает ее брюнет, как она его уговаривает и он уходит. Я оставлена здесь. Слава богу. И вот я лежу на мягком, с магнезией, с рукой на животе, а он-то сокращается уже с интервалом в семь минут… Надо успокоиться и как-то выключиться. Выключить эти схватки. Господи. Господи, как? Молитвы, надо читать молитвы. Ну конечно, конечно, молитвы. Я знаю «Отче наш», «Пресвятая Троица…» и еще что-то, не помню. Без остановки читаю «Отче наш» и «Троицу». Не боюсь. Не боюсь. Не боюсь. Всё прошло. Всё прошло. Всё прошло. Нельзя считать минуты между схватками, от этого только хуже. Нужно отвлечься, всё забыть. И мысли, все мысли убрать, уничтожить. Я смогу, я смогу, я смогу. Матка поймет, что я в нужном положении, и полностью расслабится, ведь у нас одна цель. Как и тогда, два месяца назад, начинаю разговаривать с ней, будто с разумным существом, и умолять расслабиться. Изо всех сил представляю ее расслабленной и вверху, но проходит час – ничего не меняется.

Чтобы не ждать очередного сокращения, принимаюсь отслеживать каждую каплю магнезии: кап, кап, кап… Кап – всё зависит от меня, не от них. Кап – я должна найти выход. Сама. Кап – это просто такой лабиринт, где каждый движется в одиночку, будто в игре. Кап – не сдаваться, терпеть, не сдаваться. Кап – очертить вокруг себя круг, круг защиты. Кап – это только волнение, страхи. Кап – я перестану бояться, она поймет и расслабится. Жидкость входит в мою вену без всяких ощущений. Магний безвреден, он содержится в организме, им лечат сто лет. Всё обычно, банально, стандартно, и, значит, опасности никакой – внушаю я себе и не смотрю по сторонам. Я одна, совершенно одна. Я спокойна, и я сейчас засну…

Шум и крики в родовом боксе как будто стихают, свет приглушается, и отделение уже не кажется таким ужасным, как вначале, с этими родильными столами, которые в первую минуту принимаешь за пыточные. На короткий момент воцаряется тишина, но тотчас же ее разрушают нечеловеческие крики и брань.

– Не обращайте внимания, – почти весело уговаривает меня Лена и, опускаясь рядом, сама принимается считать интервалы между схватками. Ее лицо спокойно и улыбчиво, и это спокойствие передается мне, я перестаю бояться и дрожать.

– Интервал всё такой же. Это чудесно, чудесно. Главное, что нет болей. Значит, шейка закрыта. Держитесь, Маша, держитесь. Помните: у меня было так же, точь-в-точь, ничего страшного, нам только бы выиграть время.

Время, выиграть время… Кап – мы доехали, всё хорошо. Кап – я лежу, совершенно расслабившись. Кап – это просто испуг, он проходит. Кап – схватки кончились, их больше нет. Время ползет и летит – я это вижу по часам, висящим напротив, и с удивлением понимаю, что уже вечер, а привезли меня в двенадцать дня. Я продержалась больше восьми часов, а это очень много.

Магнезия тоже заканчивается, и Лена, убирая капельницу, виновато разводит руками:

– Теперь всё, надо ждать, либо туда – либо сюда. Больше капать нельзя.

– Да, я знаю, я знаю.

– Вы что-нибудь ели?

– Нет… Но не нужно, спасибо.

– Нужно, нужно. Сейчас принесу.

Девушка куда-то исчезает и приносит мне кашу и йогурт. Чтобы ее не обижать, через силу проглатываю что-то и поворачиваю голову к стене. Мимо то и дело проносят только что родившихся розовых малышей, и я закрываю глаза, чтобы не видеть их личики, которые все до одного кажутся мне прекрасными. Мой ребенок сейчас совсем крошечный, ему нельзя наружу, я должна его удержать. Любыми силами. Согреваю живот руками, пытаясь охватить ладошками как можно больше. Перестаю считать минуты между схватками. Молчать, расслабиться, не думать.

Чтобы не мешал свет, кладу на глаза полотенце, и это последнее, что я помню. Тяжесть и темнота.

Я лежу. Я просыпаюсь от стука каталки. Кого-то отвозят, но почему же так громко?

Где я?

Там же, на старом диване.