Я переоделась в спортивный костюм и вышла из палаты, прихватив телефон, чтобы позвонить Насте и попросить не приезжать пока, мне не хотелось, чтобы она видела меня в бинтах, и вышла на пост, где Люба действительно выдала мне серую кепку с логотипом клиники. Я надела ее и поняла, что к созданию этого головного убора в клинике подошли со всей ответственностью и пониманием потребностей того, кто станет ее носить. Козырек давал тень на все лицо, а отстегивающаяся накидка могла при желании служить чем-то вроде вуали — закрепил ее спереди, и вуаля, лицо совсем закрыто, одни глаза.

— Классная штучка, — оценила я, бросив взгляд в экран телефона.

— Носите на здоровье, — улыбнулась Люба. — Долго не гуляйте, ужин скоро.

Я вышла из корпуса и побрела по аллее в облюбованный уголок парка с фонтаном и скамейками. Там почему-то никогда никого не было, и меня это очень устраивало. Устроившись так, чтобы лучи солнца не попадали, я вынула телефон и включила его. Настя не звонила, а больше этот номер, кроме нее и Захара, никто не знал. Кстати, о Захаре…

— Алло.

— Кто это? — заспанным голосом спросил Лавров.

— Не узнал? Это Стася.

— Господи, Стаська… а который час?

— Половина шестого.

— А… день какой?

— Лавров, ты пьешь?

В ответ красноречиво промолчали. Ну ясное дело — вырвавшись из дома и чувствуя себя обиженным, Захар кинулся во все тяжкие и теперь безнаказанно прикладывается к бутылке, а сестра Люся, разумеется, помешать этому не может.

— Захар, ты с ума сошел? А как же наша договоренность?

— Я не договаривался с тобой, что не буду пить. Да и не пью я, подумаешь — вина за ужином, — вяло отозвался он.

— Вина за ужином? И спишь до вечера? И день недели не помнишь? Хорошее вино, забористое. Названием поделишься?

— Тебе не понравится.

— А ты рискни. Ну серьезно, Захар… я по делу позвонила, а как с тобой разговаривать в таком состоянии?

— Да в порядке я, — огрызнулся Лавров. — Ты уже что-то закончила?

— Почти. Там пара штрихов осталась.

— Ну так присылай, я посмотрю.

— У меня сегодня нет ноутбука, я его на время операции отдала, так надежнее. Но завтра…

— Стаська, ты хорошо все обдумала? — вдруг спросил Захар совершенно нормальным голосом. — Я даже представить боюсь, что начнется.

— Начнется то, что должно. Не старайся меня отговорить, у тебя не получится, — решительно возразила я. — И прошу тебя — не расшатывай мою уверенность, а? С каждым твоим словом я начинаю сомневаться, а этого нельзя делать, понимаешь? Я не могу сойти с этой дороги, я уже далековато зашла, чтобы иметь возможность вернуться.

Лавров молчал, и я понимала, о чем он молчит. Он взвешивает собственные шансы, и это по-человечески понятно. Если заинтересованные люди начнут копать, то непременно выйдут и на него тоже. И я даже осуждать его за подобные опасения не имею права, он тоже человек, ему вполне может быть страшно.

— Захар… а может, ты просто дашь мне координаты этого главреда, а я дальше сама?

— Так не выйдет, — вздохнул он. — Тебе непременно нужна протекция, иначе он и читать не станет.

— Скажи честно, ты жалеешь, что связался?

— При чем тут… жалею не жалею — какая теперь-то разница? Ты статью доделай и пришли, надо с чего-то начинать.

Я не стала спрашивать о Насте, знала, что Захар вряд ли захочет обсуждать это сейчас, когда я и так нагрузила его. Попрощавшись, я закурила и задумалась. Почему вдруг засомневался Захар? Ведь он не возражал, когда я изначально предложила ему эту аферу. Что произошло? Надо, наверное, новости почитать, я тут совсем мозги разжижила… Старенький телефон, в котором стояла сим-карта, не годился для серфа в интернете, я специально взяла его, чтобы было меньше шансов отследить мое местоположение, а включать смартфон казалось мне делом не совсем безопасным.

Звонить Насте я передумала, просто отправила сообщение и тут же отключила телефон. Надо все-таки делом заняться, чего время-то тянуть. Писать можно и в блокноте, а завтра просто наберу текст, и все. На редактуру меньше уйдет.

Наверное, даже умирая, я буду помнить момент, когда решила отомстить. Я возвращалась из городского управления внутренних дел, где меня допрашивали в связи с самоубийством Алексея и ухитрились вывернуть наизнанку всю душу. Никогда я не чувствовала себя такой несчастной, такой униженной и жалкой. В кабинет следователя то и дело кто-то заходил, глазел на меня, а приехавший заместитель мэра так и вообще прямым текстом сказал — мол, жаль, что сам застрелился, мерзавец и взяточник, таких надо давить прилюдно. Если бы у меня были силы, я бы врезала ему по наглой свинячьей морде — он всегда напоминал мне раскормленного хряка, мерно жрущего помои из корыта. Но я провела уже две бессонные ночи, много курила, вообще не ела и еле держалась на ногах, и только это спасло заместителя мэра от публичного позора. Следователь, правда, попросил его выйти, но слова-то уже были сказаны.

— Извините, Станислава Юрьевна, — следователь запер дверь и вернулся к столу, но я уже ничего не могла говорить — просто беззвучно тряслась даже не в рыданиях, а в какой-то молчаливой истерике, и он, поняв, что все дальнейшие попытки спросить меня о чем-то будут бессмысленны, подписал пропуск и отпустил меня домой.

Я даже не помнила, как доехала, как попала в подъезд, зато четко помнила, как увидела в почтовом ящике конверт. Обычное письмо, каких, кажется, уже давно никто не пишет. Я вытащила его — ни обратного адреса, ни имени отправителя. Вскрыв конверт, я вынула сложенный гармошкой лист, развернула, и в глазах у меня потемнело — я узнала почерк Вершинина. После приветствия, приправленного ласковыми словечками, шла фраза: «Стасенька, помнишь, мы с тобой как-то в шутку завели тебе банковскую ячейку? Так вот. Избавься от всего, что найдешь там. Не изучай, не анализируй — просто сожги. Это моя последняя к тебе просьба. И запомни — я никогда не делал ничего, за что мне было бы стыдно перед собой или перед людьми. Я не брал этих денег, но ты отлично понимаешь, как работает наша система. Не пытайся ее сломать. Я очень люблю тебя, Стасенька. Будь счастлива, мне так хочется, чтобы ты была счастлива. И прости, что я не смог дать тебе то, чего ты заслуживала. Люблю. Твой Алеша».

Выронив письмо, я опустилась прямо на площадку и зарыдала в голос. Это было его последнее письмо, он отправил его по почте, прекрасно понимая, что иначе оно попадет не ко мне, а прямиком к следователю. Мой Алеша… Я ни секунды не сомневалась в том, что он не брал никакой взятки — надо было совсем не знать Вершинина, чтобы такое подумать. Но, видимо, случилось что-то, о чем я не знаю. И, судя по всему, ответы находятся как раз в той банковской ячейке, которую мы действительно завели шутки ради и даже положили туда мое колечко с рубином, которое подарила мне бабуля на окончание школы — мол, драгоценности положено хранить в банке. Оказывается, Алексей сделал это намеренно. И теперь я обязана закончить то, что он не успел.