Но это оказалось самым ошибочным, что вообще могло прийти мне в голову, увенчанную шишкой. Попытка поговорить с мамой откровенно закончилась тем, чем и всегда — обвинениями, ушатом помоев и криками.

— Да в кого ж ты такая дура-то у меня? — вопила мама, уперев руки в бока и гневно сверкая глазами. — Ты не понимаешь, что он к твоей подруге ушел? Ну конечно — зачем ему ты? Стаська — девка видная и за собой следит, а ты что? На кого ты похожа, в зеркало-то смотрела? Хоть бы накрасилась!

— Мама, ну что ты говоришь, при чем тут Стаська?

— А при том! Как тебе вообще могло в голову прийти ее в дом пускать? Ты что же думала, Захар слепой, разницы не заметит? Заметил вот!

— Мама!! — рявкнула я, чувствуя, как в голове что-то взрывается. — Вместо того чтобы поддержать, ты только топишь меня, как котенка! Ну ты мать мне или кто?!

Не знаю, что именно произвело на нее такое впечатление, мои слова или тон, которым они были сказаны, но мама вдруг кинулась ко мне, обняла, прижала к себе и заплакала:

— Настюша… да как же такое случилось-то? Может, он одумается еще?

— Мне уже все равно, — стараясь не заплакать, прошептала я, вдыхая запах маминых духов, которыми она пользовалась, кажется, с самого моего детства и никогда не меняла.

— Да как же все равно? Как же? А жить ты как будешь?

— Никак не буду, — проговорила я совершенно спокойно, но на маму это произвело еще большее впечатление, чем моя предыдущая попытка дать ей отпор:

— Да ты что, сдурела?! Никуда не пущу, здесь останешься! Не пущу, я сказала! — она пихнула меня обратно на диван, легко преодолев мою попытку встать, выскочила в коридор, заперла дверь на ключ и торжествующе сказала: — Вот так! Этаж восьмой, простыней столько не наберешь.

— Мама… — простонала я, хватаясь за голову. — Ну к чему этот цирк?

— Вот посиди и подумай, к чему, — отрезала она, направляясь в кухню. — А я пока оладьи испеку.

Я осталась у нее ночевать — немудрено, потому что ключ она спрятала. Мы провели тихий вечер, чего не случалось в нашей семье, кажется, никогда. Лежа на диване и вдыхая запах чистого постельного белья, я все думала о Павле. Неужели я никогда больше не услышу его голос, не увижу, не смогу взять за руку?

Я так привыкла к тому, что он есть в моей жизни, что он заполнил собой хоть какую-то пустоту в моей душе, пусть совсем немного, но все же. А как я буду жить и знать, что теперь его нет?

Я шла в административный корпус не по подземному переходу, а по улице — хотелось подышать свежим воздухом.

Меня всегда удивляло, что во время прогулок я почти не встречаю пациентов, словно бы их не существует. На самом деле это объяснялось просто — на территории парка, окружавшего клинику, было множество укромных уголков, и, похоже, любившие прогулки пациенты успевали облюбовать себе что-то по душе, как и я.

Вдруг кто-то схватил меня сзади за шею и одновременно закрыл рукой рот, больно сдавив и без того постоянно нывшие губы, и поволок с дорожки в кусты.

Я растерялась настолько, что перестала соображать и даже не попробовала оказать хоть малейшее сопротивление, понимая остатками парализованного страхом мозга, что могу сделать только хуже.

Человек был выше и сильнее, он волок меня почти на весу, и я слышала только его тяжелое дыхание где-то в области своей макушки.

Главное, не делать резких движений, чтобы он меня не ударил — свежие швы и гипсовая лангета на носу не должны пострадать.

Затащив меня почти к самому забору, где, как я уже знала, не было камер наблюдения, человек толкнул меня вперед так, что я упала на руки, и сказал голосом Глеба Щегловского:

— Думала, сможешь спрятаться?

Я села прямо на землю и взглянула ему в лицо:

— А Вершинин в тебе не ошибся.

— Ну с чего бы ему ошибиться? Профессионал все-таки, — хмыкнул Глеб, возвышаясь надо мной. — Ты что с лицом-то удумала, дурочка? Решила — нос перекроишь, и все, не найдут?

— Глеб, тебе-то это зачем? Мы ведь с тобой всегда хорошо дружили.

— Не дави мне на больное, Стаська, — сказал он осипшим голосом. — Дружили… Да мне поперек горла дружба эта стояла, понятно?

Ну, все ясно. И Алексей сто раз прав был, когда говорил, что Щегловский старается все время быть рядом со мной вовсе не из дружеских чувств. А самое главное — мне стало вдруг понятно, почему он здесь.

Именно Глеб вычислил, у кого могут быть скандальные материалы. Да и что тут было вычислять, если он точно знал об этом? Он знал о моем романе с Вершининым, знал, что мы собирались пожениться — что еще нужно знать влюбленному и отчаянно ревнующему мужику, чтобы понять, кто мог получить заветную папку после гибели Алексея? Только вот как он нашел меня в этой клинике?

— Чего ты хочешь? — спросила я, глядя Глебу в лицо.

— Отдай то, что тебе не принадлежит, и я скажу, что упустил тебя из вида.

— Даже так?

— Даже хуже. Ты себе представить не можешь, что началось, когда мэр понял, что все бумаги, собранные Вершининым, пропали.

— Откуда вообще было известно, что у него есть какие-то бумаги?

— Заместитель его проболтался по пьяной лавке. Ну сама понимаешь, под каким количеством народа начали тлеть стулья, — усмехнулся Глеб, тоже садясь рядом со мной на землю и вынимая пачку сигарет. — Закуривай.

Я взяла сигарету, прикурила от протянутой Глебом зажигалки.

— То есть это Лешкин заместитель так подсуетился? Со взяткой этой?

— Нет, — Глеб тоже закурил, глядя куда-то в сторону.

— А кто? Ну кто-то же подложил ему в стол эти деньги! И сказал, где их искать!

Глеб как-то странно посмотрел на меня, и я вдруг отодвинулась от него.

Ничего не поменялось с момента, когда первобытный человек огрел соперника по голове дубиной при дележке добычи. Просто дубины немного видоизменились.

— Как ты мог? — прошептала я, чувствуя, как под повязкой по щекам потекли слезы. — Как же ты мог? Ведь ты даже не с ним — ты со мной покончил, Глеб!

— А что я должен был делать? — огрызнулся он. — Смотреть, как ты замуж за него выходишь?

— Какая же ты скотина, Щегловский…

— Ну уж какая есть, — горько бросил Глеб, щелчком отбрасывая окурок. — Давай, Стаська, договариваться. Ты мне отдаешь эти чертовы бумажки, а я забываю, что вообще тебя видел. Спокойно долечишься и свалишь, куда ты там собиралась. Так всем будет лучше.

— А если я этого не сделаю?

— Если ты не дура, то сделаешь. Тебя все равно найдут, ты и пикнуть не успеешь, как на тот свет переправишься к Вершинину своему. Так что давай договариваться, — повторил он.