суда становится последним. А стрелки-добровольцы, скажем, в некоторых американских штатах (чаще всего эту роль берут на себя родственники жертвы преступления), нажимающие на курок по сигналу, услышанному в наушниках, попросту никого не видят перед собой, поскольку находятся в закрытых боксах. Однако у профессионалов, как ясно дает понять Павел Когоут, автор романа-бестселлера «Паданка» (издательство «Текст»), подобный способ лишения жизни ценится невысоко. Куда более сложным, требующим особых навыков, по мнению исполнителей приговора, является повешение. Изучению этой процедуры семь студентов профессионального училища палачей исключительной квалификации (ПУПИК) посвятили больше времени, чем иным дисциплинам. Причем седьмым человеком, пришедшим на курс, стала шестнадцатилетняя Лизинка Тахеци — первая в мире женшина-палач.

Относя собственное сочинение к жанру фантастических романов, Когоут в кратком предисловии оговаривается, мал, вымышленными являются герои и места действий, тогда как исторический материал, конкретные детали абсолютно подлинны. Уточнение представляется излишним, ведь читатель, открыв недавно поступивший в продажу роман, вряд ли поспешит отложить его в сторону.

Причина, подчиняющая нашу волю авторской, кроется не только в явно беспроигрышном выборе — не героя! — героини с ее жестокой профессией, не только в композиционно точном использовании сведений, ранее встречавшихся в средневековых трактатах и специальных документах, но никогда в литературе (например, на выпускном экзамене почти все демонстрируют отменное знание истории палаческой профессии). Когоут предлагает читателю увидеть мир, совершенно ему неизвестный. Казалось бы, зачем Когоуту, шестидесятисемилетнему чешскому драматургу, автору трех десятков пьес и инсценировок, одна из которых — «Пат или игра королей» — идет на сцене московского театра им. Ермоловой, а также написавшему книги «Из дневника революционера», «Проделки святой Клары», «Час любви и танца», активному диссиденту 70–80-х годов, прославившемуся романом «Палачка», опубликованным на родине лишь в 1990 году, спустя двенадцать лет после его сочинения и издания за рубежом, зачем обращаться к пресловутым темным сторонам жизни, да и те исчезают после удачно завязанной петли Шимсы — «шимки», — названной так в честь ее создателя, доцента училища? В романе нет злободневности, жалоб на социальные условия, нет сочувствия к приговоренным к высшей мере, что, согласитесь, странно для диссидента со стажем. Более того, Когоут не скрывает своего убеждения: наказание за чудовищные преступления должно быть адекватным. И потому кровавая профессия была, есть и будет. Что доказывают Уголовные кодексы 118 государств, сохраняющие «вышку» в виде исключительной меры наказания.

Читатель и впрямь становится очевидцем, слава Богу, не соучастником производственного процесса. Когоут, работая в общем-то в традиционной манере, меняет хронологию событий, концентрируя внимание на психологической подоплеке в поведении героев. Автора в большей степени занимает повседневная жизнь Шимсы, его начальника, профессора казневедения Елка, Лизинки Тахеци и ее родителей. Так, провалившись на вступительных экзаменах в классическую гимназию, и последовав совету председателя комиссии, она оказывается в компании палачей. Возмущенный неженским и бесчеловечным будущим дочери, ее отец, доктор филологии, кричит Шимсе и Влку: «Палачи! Каты!» В ответ находчивый шеф Лизинки не растерялся и процитировал из «Трех мушкетеров»: «Палач может убивать и не быть при этом убийцей. Он — последний судья». Лизинка не отягощена интеллигентскими комплексами. Она не рефлексирует по поводу будущей профессии, равно как оказывается вполне готовой к первому в своей жизни интимному контакту с мужчиной прямо в часовне, где проводятся Акции.

Вторая часть романа написана яснее. Возможно, просветление (писателя ли, переводчиков ли?) связано с темой неразделимости Эроса и Танатоса — любви и смерти. Кстати, одна из формул, открывающих поток эротических сцен, звучит именно так: «Насильственная смерть — это секс несмелых». Но, если неутомимого Шимсу возбуждали все женщины подряд, то для профессора Влка неожиданное чувство к девушке означает возвращение к жизни в прямом смысле слова. Бесплодие своей жены Маркеты он воспринимал как расплату за свою профессию.

Павел Когоут далек от едких оценок и не склонен ко всякого рода философствованию. Сам стиль повествования бесхитростен, но композиция изобилует модернистскими приемами. Подобное «пограничное» построение романа, безусловно, связано с пребыванием героев в пограничном мире, лишенном теперь и для русского читателя грифа «совершенно секретно».

ГАЗЕТА УТРО РОССIИ

11.05.1995

Маленький путч большого Букера

Какой русский не любит заглядывать в будущее! И чем выше предмет спора, тем смелее пророчества. Однако решение жюри Букера-95 заставило зал ахнуть. Все известные прогнозы, да и мой, признаться, также, рухнули в ту минуту, когда на пресс-конференции, состоявшейся 27 сентября в Доме ученых, глава жюри Станислав Рассадин огласил список финалистов. Мало того, что все пять судей отдали предпочтение только одному шестидесятнику — Георгию Владимову, вместо обещанной шестерки финалистов публике назвали три имени. Помимо Владимова с романом «Генерал и его армия» в Short List вошли «Казенная сказка» Олега Павлова и «Одиссея» Евгения Федорова. На вопрос «Неужели из 42 произведений, выдвинутых на соискание самой престижной литературной премии в России, достойными оказались лишь три романа?» С. Рассадин ответил, что романы Владимова, Павлова и Федорова замечательные, и эта точка зрения объединила всех судей: Н. Горбаневскую, А. Дравича, Ф. Искандера, А. Чудакова. Обсуждалось еще семь произведений, которые, кстати сказать, так и остались неизвестны почтенному собранию — председатель и члены жюри отказались назвать их авторов, — но в конце концов коллеги сошлись на трех вещах. Тем более что в правилах Букеровской премии записано: Short List составляют не менее трех и не более шести произведений. Я напомнила Станиславу Борисовичу, что писателям важна моральная поддержка и отступать от традиции не вполне логично. Кроме того, в списке претендентов на Букера, в отличие от прошлогоднего, можно найти немало интересных работ. С. Рассадин согласился и тут же добавил: «Мы решили поднять планку. Как ни парадоксально звучит, но члены жюри хотели быть справедливыми по отношению к Владимову, Павлову и Федорову. Их вещи в самом деле лучше других». Глава жюри и его коллеги не скрывают своей высокой оценки романа Владимова. А. Чудаков публично назвал его великим произведением. В свою очередь, маститые критики дают руку на отсечение — так они уверены в победе Владимова. Между тем история русской Букеровской премии помнит похожие случаи, когда первенство предрекали, скажем, Л. Петрушевской или О. Ермакову, а лауреатами стали М. Харитонов и В. Маканин. Если члены жюри Букера-95 во главе с «традиционалистом» Рассадиным решились на один революционный шаг, то вполне резонно ожидать следующего. Тем более что их восторженные мнения о романах О. Павлова и Е. Федорова уже не секрет. Своим публикациям в «Новом мире» эти два прозаика обязаны Алле Марченко. Она же и выдвинула их, замечу, только двух, а не трех авторов, как разрешено номинаторам. Когда-то Алле Максимовне понравилась «Караульная элегия» Павлова, затем в