он нарушил клятву, данную Лиле, и несколько стихотворений под влиянием, разумеется, сильного чувства посвятил другой женщине — Яковлевой. Лиля Брик хотела остаться в его поэзии музой единственной, никем не заслоненной. Верна ли версия — причастна или нет Брик к отказу Маяковского вторично выехать в Париж, — теперь судить очень трудно.

Подозрения эти возбуждает частенько бывавший в доме Бриков заместитель Ягоды — Агранов. Когда-то он имел прямое отношение «к делу Гумилева». А Лиля ревновала Маяковского к Татьяне, могла воспользоваться дружбой и «не пустить». Роман Якобсон вспоминал, что поэт сломался именно в год встречи с Яковлевой, в 1928-м. До финальной развязки оставалось два года.

Искусственно созданный в советские годы культ Маяковского многих раздражает и мешает разобраться в его поэзии. По точному выражению Пастернака, его насаждали, как картошку при Екатерине. К счастью, новинка, вышедшая в издательстве «Книжная палата», не навязывает концепций и субъективных комментариев. Много хороших стихов, настоящей боли, неожиданных признаний.

ГАЗЕТА ИЗВЕСТИЯ

26.02.1998

ГАЛЕРЕЯ. ИНТЕРВЬЮ. ЭССЕ

Винни-Пух в сенате США

Борис Диодоров — художник, влюбленный в детскую книгу. Он — автор незабываемых иллюстраций к «Винни-Пуху», к сказкам Андерсена и Линдгрен, Аксакова и Бажова.

— Борис Аркадьевич, вы представитель не модного сегодня классического направления в искусстве. У кого вы учились?

— В 1954 году я поступил в Московский художественный институт им. Сурикова, на факультет живописи. И после третьего курса попал в мастерскую Михаила Ивановича Курилко. В сталинское время он работал главным художником Большого театра. Меня Курилко, ученик Репина, поразил неслыханной тогда возможностью пробовать себя не только в соцреализме. Мир театральных декораций, создаваемых, в частности, к пьесам зарубежных драматургов, позволял работать в манере стилизации, что-то додумывать самому. Иными словами, я был счастлив оказаться рядом с мастером, творящим в сфере истинно духовной. В самом деле, пафос лобового отображения жизни мне никогда не был близок.

— Вам удалось реализовать свою морально-этическую концепцию в живописи?

— С Левой Нусбергом, Мишей Дороховым, Эриком Булатовым мы действительно пытались нащупать свой путь в живописи. Эрудиция, «железная» логика Нусберга помогли ему сформулировать нечто близкое к научному подходу. Помимо этого, в 60-е годы начинал развиваться кинетизм. Использование в экспозиции картин специального света и музыки, конечно, раздвигало границы воздействия искусства для тех, кто искал в нем гармонию. Но я-то жил все время с литературой. И мое духовное становление происходило гораздо сложнее. В 71-м я познакомился с Кариной Филиповой. Собственно, с этого времени и начался тот Диодоров, с которым вы разговариваете сегодня.

— Кто из писателей оказал на вас наибольшее влияние?

— Мне близок Толстой. Библейские заповеди и есть та нравственная модель, которую великий писатель осмысливал всю жизнь. Я спрашивал у священника, почему Толстого отлучили от церкви. А потому, говорит, что хотел больше, чем Господь Бог, понимать. Но позвольте, думаю я, Закон Божий в XIX веке могли преподавать и формально. Заслуга Толстого, на мой взгляд, в том и состоит, что он гениально передал через художественный образ божье веление — повиниться, не отвечать злом на зло, «семижды семь» простить любого за все его прегрешения. По счастью, эти крупицы настоящего золота проникли в мою душу. К примеру, придумывая рисунки к «Аленькому цветочку», я видел, что Аксаков будто купается в пряности жизни, и для него категория божественной любви не к красоте, как многие полагают, а к доброте, — истинная святыня.

— Знаменитые иллюстрации к «Винни-Пуху» — ваша первая работа в издательстве?

— Я только сейчас понимаю, что мой путь книжного художника был предопределен. Теперь чаще, чем раньше, я вспоминаю деда, привившего мне в детстве ВКУС К сытинским изданиям с обязательными для книжной культуры прошлого века металлическими накладками и цветными иллюстрациями, проложенными папиросной бумагой. Я восхищался работами Дени, Митрохина, Коношевича и… учился переплетному делу.

Впервые мы придумали Винни-Пуха с Геной Калиновским. А в 1967-м сказку А. Милна с нашими рисунками издали в США. Только в 1972 году я нарисовал того Винни-Пуха, который и получил широкую известность. Но это не первая самостоятельная работа.

Первой была «Волшебная шубейка» Ференца Мора. Получив заказ Детгиза, сразу занялся офортами. Я всегда стремился говорить с автором на одном языке. Скажем, «Волшебная шубейка» у меня ассоциировалась с венгерским лубком, с народной раскрашенной гравюрой. Мне хотелось заложить любовь селянина к травинке, к колдунам, к таинствам, которые происходят то в темном углу, то в вещице, принесенной с базара. Когда, просрочив все сроки, принес рисунки в Детгиз, начальству понравилось. Вот только тогда, в 72-м году, я получил право проиллюстрировать любимого «Винни-Пуха».

— А есть ли в мире другие иллюстраторы сказки А. Милна?

— Кроме Шепарда, больше никто не рисовал. Поэтому я до сих пор получаю предложения из Франции, Испании, Японии и Финляндии. Эта сказка на русском языке недавно с успехом разошлась в Нью-Йорке и в Вашингтоне. Знаете, оригиналы приходится к каждому заказу восстанавливать. А на это уходит время. Слава Богу, что в сенате США, в зале Ротондо, где проходит сейчас моя выставка, нельзя покупать. Но после завершения ее судьбой займутся галереи Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. А вот «Снежную королеву» придется рисовать заново, так как оригиналы купил музей Андерсена после экспозиции в Копенгагене.

— Ваши сожаления связаны с тем, что время, потраченное на многократное повторение рисунков, пользующихся такой популярностью, могло быть отдано новым работам?

— Конечно. Поверьте, я рисую с удовольствием. Но меня уже ждет «Русалочка» в парижском издательстве «Байяр пресс». Я давно мечтаю проиллюстрировать том лучших сказок Андерсена. Надеюсь, осенью приступить к проекту. Я уже говорил о своей привязанности к Толстому. В частности, когда-то делал рисунки к «Детству. Отрочеству. Юности». Сейчас меня занимают его «Народные рассказы». Кроме этого я придумал оформление «Войны и мира». Предполагаю, что все иллюстрации войдут в отдельный, пятый том эпопеи. Правда, такая работа потребует не менее пяти лет жизни, свободной от заказов. Сегодня художник, увы, не может себе этого позволить.

ГАЗЕТА УТРО РОССIИ

21.04.1994

Непотопляемый Глезер

После разгона известной «бульдозерной» выставки 15 сентября 1974 года один из ее организаторов Александр Глезер под давлением ГБ был вынужден уехать на Запад. О нем всегда говорили, но разное. Сомневающихся в благородных порывах писателя, издателя, публициста и коллекционера неофициального русского искусства предостаточно. Однако судьба не жаловала его в конце 60-х и в 70-х.

— В своей книге «Человек с двойным дном» вы рассказали о том, как партийная номенклатура и ГБ боролись с устроителями выставок