Мухаммеду-Абдалле-эль-Зогоиби дали в Альпухаррасских горах большие поместья. Он нагнал свое семейство между развалинами деревни. Поднявшись на гору, откуда в последний раз открывались отдаленные минареты Гранады, усеянные испанскими знаменами, несчастный эмир не мог удержать слез своих и, закрыв лицо руками, воскликнул: «Увы, есть ли под небом другая горесть, которая могла бы сравняться с моей!»

– Скажи лучше стыд! – глухо проговорила султанша Аиша, мать его, стоявшая подле него. – Да, ты имеешь право оплакивать как женщина прекрасное царство, которого не сумел защитить как мужчина!

Абдалла не отвечал ничего. Несколько минут спустя поехали далее. На следующий год неутешный эмир, не могший жить дольше подданным в стране, в которой прежде царствовал, объявил Фердинанду, что намерен покинуть Испанию. Хитрый политик немедленно согласился на желания человека, присутствие которого беспрестанно его тревожило и рано или поздно могло послужить к опасному восстанию. В распоряжение его был отдан корабль, который отвез его на берега Марокко, где он нашел у своего родственника Мулей-Ахмеда уединенное убежище, из которого вышел только через 34 года, чтобы погибнуть в возмущении, блистательно защищая от него власть, оказавшую ему гостеприимство.

Все уничтожающее время оставило между арабами Магриба чудное предание, которое предсказывает возрождение их владычества над всей Испанией. Это верование, довольно общее между грамотными маврами и переходит от поколения к поколению. Они тщательно избегают смешения пород, чтобы сохранить свою породу во всей чистоте, и у них низший класс народа с истинным почтением смотрит на потомков нескольких некогда могущественных родов, в которых хранятся предания об их царском происхождении. У многих из этих изгнанников хранятся планы дворцов, которыми обладали их предки в Гранаде, есть даже такие, которые могут показать ключи этих древних жилищ, – это доказательства их прав; эти предметы для них драгоценнее, чем для нас раскрашенные гербы, и если бы по какому-нибудь политическому перевороту действительно мавры когда-нибудь восстановили свое владычество над Испанией, то за торжеством обладания немедленно вспыхнули бы войны между претендентами на корону.

Полуденный испанец сохранил в нравах своих тип мавританского племени, с которым смешался, легенды исламизма сделались его легендами, и особенно в окрестностях Гранады они производят на воображение народа истинное чародейство. Вам покажут там, почти дрожа от страха, развалины башни, называемой Семиэтажной. В основании ее, говорят, заключаются богатства одного мавританского государя, стерегомые страшным привидением, которое поныне еще, время от времени, в беззвездные ночи, выходит из развалин и под видом безголовой лошади пробегает улицы Гранады, преследуемое шестью воющими догами. Есть люди, которые говорят, что деды их знавали людей, бывших свидетелями этого, старухи и няньки пугают им детей, а ученые таинственно говорят, что это привидение – душа эмира, зарезавшего шестерых сыновей своих и построившего эту башню для того, чтобы скрыть их трупы.

Не более тридцати трех лет тому, рассказывают, жил бедный человек, знакомый во всех окрестностях, ремесло которого состояло в том, что он отправлялся за льдом в Сьерру-Неваду и продавал его в Гранаде. Тио Николо, так звали его, возвращался однажды в город около времени сиесты с порядочной ношей, когда вдруг почувствовал неодолимый позыв ко сну и сел на своего осла, чтобы удобнее продолжать путь. Он скоро громко захрапел, голова его покачивалась во все стороны, между тем как животное, предоставленное самому себе, твердым шагом шло по краям пропастей и дорогой щипало волчцы. Наконец, Николо проснулся и начал протирать глаза. День был уже далеко, месяц светил на средине неба и осел мелкой рысцой сбегал с небольшого склона к какому-то городу в углублении равнины, с крышами как-будто серебряными. Но то была не Гранада: в нем не было ни тенистого собора, ни колоколен приходских церквей, ни монастырей со святым крестом, а везде куполы и минареты с мусульманским полумесяцем. И между тем как изумленный Николо смотрел на этот незнакомый город, длинный ряд вооруженных людей поднимался к нему навстречу, то скрываемый до половины неровностями почвы, то открываясь вполне при лунном сиянии. Богу известен страх, овладевший Тио Николо, когда с ним поравнялся авангард этой мавританской армии! Осел его, опустив уши и дрожа всем телом, стоял как вкопанный. Оставалось пропустить всю процессию. Мавры все были мертвенно бледны, не слышно было ни стука копыт, ни звуков военной музыки, хотя ясно можно было видеть движения барабанщиков, цимбальщиков и трубачей. За отрядом следовал гранадский великий инквизитор на белом муле, имея возле себя двух мавританских наездников в черных одеяниях. Эта неожиданная встреча святой особы в таком обществе несколько ободрила честного Николо, который, спустившись с осла, стал на колени и перекрестился, чтобы удостоиться благословения почтенного прелата, но сильный удар в голову сбросил его и осла в пропасть. Он опомнился уже после солнечного восхода, осел недалеко завтракал и казался весьма довольным своей судьбой, потому что корзины опорожнились во время падения и весь лед растаял. Тио Николо печально вернулся в Гранаду. Первый прохожий, которому он осмелился сообщить свое приключение, осмеял его, другие, поучтивее, уверяли его, что он видел все это во сне, некоторые, менее разборчивые в выборе терминов, называли его помешанным, но странный случай озадачил вскоре всех неверующих: три дня после этого происшествия великий инквизитор умер скоропостижно!

Но эта странная смесь местных суеверий с мавританскими легендами существует не в одних низших слоях общества. В Гранаде жил еще недавно старый полковник-инвалид, жизнь которого столь же достойна описания, как жизнь Жиль-Блаза. Полковник этот жил в Америке с двенадцатилетнего возраста и с любовью вспоминал о свиданиях с Вашингтоном, позже он участвовал во всех войнах испанских. В этой жизни, исполненной приключений и опасностей, он оставил одну ногу на каком-то поле сражения, пальцы на обеих руках его были изувечены. Многие посещали этого ветерана в его скромном убежище, окна которого выходили на вегу. Два или три старые карабина, рапира и пара пистолетов, тщательно вычищенные, составляли все его украшение. Несколько исторических и философских книг служили ему отдохновением. То был человек просвещенный, артист от нечего делать и рассказчик по привычке: он видел столько, что нельзя было наслушаться его. Память его была набита простонародными преданиями, истинная находка для иностранца, и должно полагать, что, рассказывая их беспрестанно, он наконец сам поверил их непреложности. Раз вечером он рассказал анекдот, предметом которого был предпоследний губернатор Эль-Гамры. Это был старый пройдоха, однорукий, правда, но зато снабженный двойным количеством оригинальности. Под его управлением Эль-Гамра казалась царским жилищем. Независимый по званию генерал-капитана Гранады, он деспотически царствовал в стенах Эль-Гамры, и никто, за исключением разве испанского гранда, не осмелился бы противиться его прихотям.

Этому достойному губернатору надоело наконец слушать беспрерывные жалобы, приносимые со всех сторон на бродяг и контрабандиров, которым развалины древней Эль-Гамры служили убежищем. В один прекрасный день решился он очистить этот притон и тотчас принялся за дело. Он устроил патрули, которым поручил беспрестанно разъезжать по тропинкам пригорков, рыться в развалинах и обыскивать окрестности.