— Не-е, — протянул Эдик, — в натуре маньяк…

— В лучшем смысле этого слова, — проворчала я. — Давай, Эдик, разворачивай коня, как пить дать назад поедет.

Для кого это, интересно, Ромка старался? Для Ритки? Поднимать замороженный разводом тонус? А безоружной фантазии, значит, уже не хватает? Мы не скрывали своего разочарования. Сидели и плевались во все стороны. Вскоре Ромка осчастливил, появился — с огромным пакетом и улыбкой во всю ширь. Махнул не глядя и сел не глядя — в «Москвич», скребущий бампером по асфальту. Кое-как доехал до Дворца бракосочетаний; напрямую, через дворы, потащился домой. Там и заприметила я «жульку» с Костяном Борзых в роли пассажира. Ну слава богу, успокоилась я, проснулась доблестная милиция.

— А вот и наши, — сказала я. — Долго жить будут. Богатенькими помрут. Паркуйся ему в лоб, объедут при нужде.

Водитель в милицейской машине сладко спал. Костян практически бодрствовал. На нас посмотрел сурово, но не разорался, как истеричка, — лень заела. Проследил за погружением Романа в подъезд и откинул голову. Минут через двадцать Красноперов выволокся с рюкзаком и отправился к гаражу. На дачу поедет — догадалась я. Похмелье выгнал, кофейку тяпнул, можно и за руль. Только время с ним убили.

— Содержательно мы с тобой работаем, Эдик, — расстроенно вздохнула я. — Ладно, уступи ментам, отъедь. Сейчас они за Красноперовым рванут.

«Десятка» укатила, постреливая выхлопной трубой. «Жулька» — следом. Я взяла в руку мобильник — что-то давно мы с лучшей подругой не общались, но тут он и сам запищал.

— На ловца и зверь, — печально сказала я.

— Очень оригинально, — фыркнула Бронька. — У меня тут раздвоение личности намечается. Молодой и красивый энергетический бандит сидит в машине под домом, прогревает мотор — надо думать, поедет куда-то; а твоя институтская сопоточица ему из окна платочком машет.

Я взглянула на часы. Полдень. Куранты.

— Покушать бы, — напомнил Эдик, поворачивая утомленное пустым времяпрепровождением лицо.

— Вас понял, — сказала я в говорилку. — Падай на хвост, а мы забираем на поруки Сургачеву. Давай, Эдик, к ЦУМу, — я убрала мобильник и потянулась к сигаретной пачке. — Там и заправимся. У Сургачевой «Подорожник» в двух шагах…

Тоскливое подозрение, что с отчаяния я ввязалась (и людей взбаламутила) в пустую авантюру, с каждым часом росло. Эдик старательно не подавал вида, но я видела, что это безжалостное убийство выходного дня уже начинает его донимать. Мы сидели в машине в пустом дворе, жевали пресные пирожки из «Подорожника», запивали минералкой, болтали ни о чем. Ас по поиску и сбору информации (с ее последующей обработкой, но не синоптик) оказался бездонным вместилищем анекдотов. Я тоже из кожи вон лезла, чтобы он не начал испытывать к моей персоне антипатию. До того перестаралась, что сама себя возненавидела. Позвонила Бронька и, откровенно зевая, доложилась, что «красавчик» припарковался у элитки на Каменской. Подъехал какой-то широкоформатный господин респектабельной внешности, обменялся с Марышевым рукопожатием, и оба исчезли в недрах дома для богатых. Клиент, незамысловато решила я. Или что-то вроде этого. По случаю выходного дня — общаются не в офисе, а на квартире.

— Лидок, — пожаловалась Бронька, — это байкодром космодур какой-то. У меня уже просидни на заднице. Нельзя ли это дело как-нибудь свернуть? Я, конечно, понимаю, что тебе в тюрьму неохота, но, прости, где связь?..

В этот момент из подъезда и выплыла Сургачева…

— Сиди, — приказала я (не вечно же ей приказывать), — а мы поехали. У нас работа, понимаешь…

Одна из пяти главных подозреваемых выглядела чертовски сногсшибательно. Модный плащик, шарфик небрежным узлом, головка не покрыта. Глазки в черной туши. Спустившись с крыльца, глянула на часы, призадумалась и зашагала к выходу на Димитрова, призывно цокая каблучками.

— Офигеть, — прошептал более чем заинтригованный Эдик.

— Ну конечно, нам, серым, это недоступно, — фыркнула я.

— Прости, — он стушевался, — ты-то здесь при чем?

Вот именно. Я-то здесь при чем? Я тут и близко не лежала…

Пока она двигалась вдоль дома, сразу трое оглянулись ей вослед: копошащийся в моторе «уазика» мужичонка в фуфайке, дедушка с палочкой и палевый красавчик дог, привязанный к мафиозному джипу. Все трое по определению не могли работать в милиции, из чего явственно выходило, что наши органы опять где-то не доехали (гроша не стоят уверения Вереста, что фигурантов обложат). Сургачева беспрепятственно вырулила на Димитрова и повернула к ЦУМу. «Скупляться пошла», — догадалась я.

— Мы в ЦУМ не въедем, — с сомнением произнес Эдик.

— Въеду одна, — вздохнула я.

— Давай мне свой сотовый.

Я отдала ему трубку. Сургачева уже входила в распахнутые двери — эффектная, блин, — словно в новый век…

— Сколько номеров запрограммировано? — спросил Эдик.

Я мысленно подсчитала:

— Три. — Больше и не надо одинокой разведенке — дом, Бронька, Рубикович…

Он поколдовал с кнопочками, вернул мне телефон.

— Держи. Моя труба отныне у тебя под номером «четыре». Звони на здоровье. Я буду стоять напротив главного входа…

Сургачеву я нашла в ювелирной секции. Это правильно. Выбор для некоторых невелик — либо цацки, либо косметика. Потому и не тревожилась, что потеряю. С косметикой у Сургачевой временно все в порядке — «Дюпоном» от нее разило на весь этаж (интересный, между прочим, дядечка — Дюпон: мало того что изобрел нейлон, целлофан, лайкру-спандекс и тефлон, так еще и баб ублажал; правда, лично мне целлофан нравился больше). С драгоценностями, очевидно, у Сургачевой было напряженно. Она стояла у строгой витрины, где на черном бархате с подсветкой покоились маленькие такие финтифлюшки. Видок у Сургачевой при этом был довольно траурный. А меня на полную разобрала злость. Я подошла и встала рядом. Сургачева покосилась в мою сторону. «Ха, — подумала я. — Ноль эмоций. Виват, Жорик». Она отвернулась и продолжала созерцать выставленную продукцию. Я тоже стояла, внимательно созерцая. Правда, не продукцию, как Сургачева, а ценники. Излишне говорить, насколько мрачное они производили впечатление. Даже избалованным достатком особам, вроде той же Сургачевой, здесь было над чем задуматься (она и думала). А я… Да нет, мне ничто не мешало приобрести любое из выставленных на обозрение колечек, даже самое увесистое с бриллиантиком на полкарата, но прежде было бы неплохо написать десяток книг, выгодно их продать (не Рубиковичу), а за время написания постараться не есть, маму сослать на дачу, а ребенка сдать в детдом.

— Девушка, мне колечко за три и шесть у.е. можно посмотреть? — бархатистым (как витрина) голоском проворковала Сургачева.

«Руками не смотрят», — хотела я вякнуть, но только фыркнула. Сургачева опять покосилась в мою сторону. Ладно, живи, Сургачева. Я демонстративно развернулась и пошла прочь. Но из поля зрения ее не выпускала. «Приценившись» к колечку, Сургачева отправилась в парфюмерию, где и оторвалась за все обиды. Перенюхала десяток дезодорантов — меня так и подмывало подойти и понюхать из ее рук. Но это уже чересчур. Видимо, она почувствовала спиной мой неприязненный взгляд — начала исподтишка озираться. Я задвинулась за колонну. А когда высунула нос, она уже рылась в кошельке у кассы, выискивая бумажку максимального в стране достоинства. Бросив в сумку два крошечных бутылечка, Сургачева повторно глянула на часы и отправилась по другим отделам. Шикарно я проводила время! Таскалась за ней привязанным козленком и даже привлекла внимание дюжего охранника с дубинкой марки «Аргумент», подпирающего киоск с видеозаписями. На мое счастье, ему лень было отрываться от киоска, иначе я бы точно упустила Сургачеву. А соседка по даче тем временем отправилась на второй этаж, на третий, приобрела перчатки из мягкой кожи, со вкусом подкрепилась в кафетерии (я болталась у тумбы «культпросвета», из последних сил изображая распространительницу), после чего неохотно начала продвижение к выходу. Без пяти три!.. На улице кардинально изменились погодные условия. Небо потемнело, обложив город угрюмыми, косматыми тучами. Моросил дождь, но он не смутил Сургачеву. Из ничего сделав зонтик, она поцокала по Вокзальной, в сторону отеля-высотки. Я накинула капюшон и побежала к Эдику.