Важную роль Ливонская война сыграла для формирования этнокультурной идентичности русских, причем по обе стороны фронта: и русских Российского царства, и русинов Великого княжества Литовского. Они и раньше были разделены, воевали между собой. С каждой войной ощущение взаимных различий нарастало и достигло апогея в годы Ливонской войны. Если раньше не возникало проблем с адаптацией местного населения на присоединенных к России территориях Великого княжества, то теперь Россия, захватив Полоцкий повет, заселила его своими людьми. То же сделала Речь Посполитая в 1579 году.

Конфессионального единства (православия) становится недостаточно для этнокультурной идентичности. В ХVI веке благодаря русско-литовским войнам начинает активно формироваться понятие «других православных», «других русских», причем в обоих лагерях. Каждая сторона все более приходила к выводу, что подлинные русские, русь, русины — «это мы», а противник — «литва дворовая», литвины или «москали». Воины Ивана Грозного без колебаний стреляют в «литвина дворового» Николая Петрова, а на невольничьем рынке в русинском Могилеве всю войну успешно торгуют «девками москальскими» и пленными «москаликами». Культурные и этнические различия были и до конфликта, но война их необычайно обострила и сделала в чем-то необратимыми. Набирал обороты процесс этнического размежевания населения Восточной Европы, на землях которой позже возникнут русская, украинская, белорусская нации.

Своего развития он достигнет в ХVII веке, после Брестской унии 1596 года, когда православных Речи Посполитой в Москве стали просто перекрещивать, считая, что в окружении униатов, католиков и протестантов православный русин все равно не мог сохранить чистоту веры. На наш взгляд, именно балтийские войны вкупе с другими русско-литовскими войнами ХVI века запустили процесс дискредитирования роли конфессии как маркера этнокультурной идентичности. Православие русинов уже не обеспечивало их «русскости».

Новым фактором оказалась проблема эвакуации населения с оккупированных территорий. Русские длительное время владели значительной частью Ливонии и Полоцким поветом. На этих землях были осуществлены поместные раздачи, размещено население, построены православные церкви, налажена инфраструктура. Когда пришлось уходить, для многих это оказалось катастрофой. Далеко не все хотели покидать свои поместья. Возникала проблема выбора родины. Феномен «бояр Розладиных», русских по происхождению, живших в бывшей Ливонии, служивших шведам и сражавшихся с русскими, в конце ХVI века был не единичен.

Конечно, все эти явления и процессы получили гораздо большее развитие в ХVII–ХVIII веках, но начинались они во время войны, которую историки называют Ливонской. Это была первая, еще неотчетливая фаза становления раннемодерных наций в Восточной Европе.

В принципе, война как время интенсивного культурного и социального обмена приводит к интеграции различных культурных общностей. Произошла ли в результате первой войны России и Европы хоть в какой мере европеизация России?

Ответ будет отрицательным. В глазах «христианского мира», который в первой половине ХVI века питал определенные иллюзии по поводу возможностей европейской интеграции Московии, борьба за Прибалтику окончательно отвела России место за пределами Европы, в стане ее «врагов по определению». Никогда раньше не было такого мощного антирусского «взрыва» в политическом и культурном пространстве Европы. Известно около восьмидесяти специальных пропагандистских изданий — «летучих листков» и газет, в которых агрессия московита против «христианского мира» рисовалась самыми черными красками. Именно во второй половине ХVI века возникает так называемая иваниана — цикл произведений западных авторов о царе-тиране. Иван Грозный стал первым русским правителем, которому посвящена специальная биография (сочинение Пауля Одеборна, опубликованное в 1585 году), естественно, изображающая его самым неприглядным образом.

Все это создавало стереотипы восприятия России как варварского неевропейского государства. Московиты, согласно общему мнению, были гораздо ближе к туркам, чем к людям по ту сторону Одера и Вислы. Этот стереотип станет культурным штампом и будет повторяться в европейской мысли и в ХVIII, и в ХIХ веке и доживет с вариациями до наших дней. Как точно определил Ларри Вульф, Россия заняла определенное место на ментальной карте мира с совершенно конкретной ролью анти-Европы. И в этой роли она оказалась необычайно востребована — как заметил американский историк: «Если бы России не было, ее следовало бы выдумать».

Что же касается России, то она в ходе войны усвоила крайне мало из европейского опыта. Для нее Европой была прежде всего Ливония и приходившая через нее немецкая Ганза. Великое княжество Литовское, несмотря на его близость к Польше, Европой в России ХVI века не считали. Это были «бывшие наши земли», населенные во многом такими же православными людьми, с похожей бытовой культурой. У минских, смоленских, могилевских, полоцких, псковских земель в первой половине ХVI века было больше общего, чем различного. Стремительное расхождение культур начнется в ходе войны и будет в какой-то степени результатом конфликтов. Огромную роль сыграет образование Речи Посполитой, резко усилившее культурное и социальное влияние Польши на Литву.

Через балтийское море приходили западные товары, бытовые вещи, предметы роскоши. Вспомним известный феномен — на миниатюрах Лицевого летописного свода изображены парусные корабли европейского типа, которые летописец, московский монах, нигде не мог увидеть. Первый такой корабль будет сделан в России голштинцами и любекцами в Нижнем Новгороде в 1636 году для путешествия по Волге в Персию. Но ведь миниатюры Лицевого свода довольно точно передают особенности кораблей, а значит, из Европы в ХVI веке поступали гравюры, книги, с которых русские миниатюристы копировали какие-то сюжеты.

Проникновение России в Прибалтику, развитие русских ремесленно-торговых «концов» в ливонских городах, торговые контакты — все это были первые шаги в Европе, конечно, шаги еще малоосознанные, интуитивные, еще не обретшие форму государственной политики. Но столкнувшись с нежеланием Запада идти навстречу русским запросам, Россия просто захватывает Ливонию, подчиняет своим нуждам ливонскую торговлю («нарвское плавание»), впервые в своей истории использует войска европейских наемников и союзников (отряды датского герцога Магнуса и датские пираты-каперы), свергает и ставит правителей соседних стран по своему разумению (проект вассального Ливонского королевства Магнуса, участие в польской элекции, вмешательство в дела шведской короны), словом, пытается перекроить карту континента. Там, где Москва встречает сопротивление, она идет на эскалацию конфликта по принципу «Царь войны не боится». Так начинается первая война России и Европы. Европа ведет ее силами стран своей периферии (Ливонии, Польши, Литвы, Швеции). Участие в Ливонской войне «классического Запада» проявляется в антироссийских культурно-идеологических кампаниях и присутствии на полях сражений военных наемников практически изо всех стран Европы.

У государства Ивана Грозного для полноценного участия в европейских политических делах не хватило ни военной мощи, ни дипломатического искусства, ни уровня культурного развития. Отсутствие типографий и университетов, незнание иностранных языков выключало Россию из европейского информационного поля, без освоения которого любой шаг на Запад оказывался бесплодным и превращался в обычную агрессию. Россия и ее правители часто не понимали, во что они ввязываются. Начало Ливонской войны 1558–1561 годов с этой точки зрения очень характерно: Россия просто не осознавала, какие политические и культурно-религиозные процессы происходят в Прибалтике в середине ХVI века. Для нее все было ясно: это наша бывшая вотчина (потому что в 1030 году город Юрьев основал Ярослав Мудрый), занятая немцами, которых можно покорить и поставить себе на службу. Какие там Реформации, особенности развития духовно-рыцарских орденов, сложная организация Священной Римской империи, понятие протектората европейских монархов над Ливонией, распад Кальмарской унии и т. д.? Чтобы адекватно строить свою политику, об этом надо было знать, а государство Ивана Грозного в информационном плане было крайне неразвитым.