«Ничего сказать, — хорош — «хозяин воздуха»! — ошарашенно присвистнул он, с опаской поглядывая на далеко разлетевшиеся «фиаты». — Наделал шороху, а что дальше? Сейчас сеньоры опомнятся после заданной им взбучки, поймут, что у тебя кончились патроны и заставят станцевать тарантеллу на собственных похоронах…»

Не самое героическое правило воздушного боя гласит: «Если не можешь драться — беги!» Словно маленькая гоночная машина, И-16 на огромной скорости понесся к своему аэродрому. Итальянцы пытались его преследовать, стреляли в надежде хотя бы издали зацепить беглеца шальным свинцом, но все было тщетно. Борис легко оторвался от преследователей.

Перед тем как приземлиться, он низко прошел над своим аэродромом, крутанув подряд две бочки в честь своих первых воздушных побед. Как ему хотелось поделиться радостью с Ольгой, Латугиным, симферопольским инструктором Лапатухой, машинистом Степанычем, Близняком — всеми, кто ждал от него вестей на далекой Родине! Но перед отъездом в Испанию Борис дал штабному особисту подписку о неразглашении информации, относящейся к предстоящей командировке.

* * *

С получением новых машин жизнь советских летчиков в Испании начала налаживаться: потери они несли уже не так часто, как раньше, заметно улучшилось и снабжение добровольческих частей. А главное, теперь повстанцы-националисты очень дорого платили своими летчиками и техникой за каждый сбитый республиканский самолет. Как выражались вскоре прибывшие на театр военных действий американские пилоты, нанятые республиканским правительством: «русские наконец показали всем, что в квартале появилась новая собака».

С появлением на авиабазе янки жизнь здесь забурлила. Борис быстро подружился со многими «солдатами удачи». На Родине американских пилотов только недавно был отменен «сухой закон», так что после дневных полетов они первым делом «утоляли жажду» в баре авиабазы, а уже потом растекались по увеселительным заведениям Мадрида.

На улицах прифронтового города на удивление много встречалось хорошо одетых людей, работали многочисленные магазины и лавки; кафе были полны посетителей; по вечерам из-за дверей увеселительных заведений доносились ритмы фламенко, танго, быстрого фокстрота. Кстати, в Испании Борис увлекся танго. Даже брал уроки у профессионального учителя этого танца.

Улицы утопали в зелени садов: вокруг цветущие каштаны, сирень и черт знает что! Можно подойти на улице к дереву и запросто сорвать апельсин, как в России яблоко. Естественно, что в атмосфере непрекращающейся фиесты молодой русский парень не мог жить только полетами. Тем более что местное население с восторгом принимало русских пилотов, не раз имея возможность наблюдать с земли, как они расправляются с идущими на город франкистскими «бомбовозами».

«Комарадос советикос», «Салуд, комарадос!» — то и дело слышали в свой адрес от встречных прохожих Нефедов и его товарищи по эскадрилье. Американцы такой славы пока еще не добыли, поэтому с удовольствием совершали вылазки в город вместе с русскими. И местные красавицы начинали так же улыбаться и им. Янки были в восторге!

Было еще одно обстоятельство, укрепившее штатовских знакомых в их симпатиях к Борису. Дело в том, что многие американцы прибыли в Испанию без летной униформы и личного оружия. Борис уговорил Смушкевича,[107]с которым имел хорошие отношения, помочь союзникам с экипировкой. Американцы получили в подарок комбинезоны, летные очки, пистолеты и т. д. После этого Нефедов окончательно стал у них своим парнем.

Вместе с новыми американскими и испанскими приятелями и приятельницами Борис развлекался, пил и танцевал ночи напролет. Но утром предстояла работа. Чтобы вернувшийся из очередного загула его русский пилот мог твердо держаться на ногах перед начальством и уверенно управлять самолетом, сообразительный механик «Санчо Пансо» давал Борису подышать кислородом через маску высотного оборудования самолета. Достаточно было получасовой «процедуры», чтобы живительная смесь отлично «провентилировала» мозг пилота после бурно проведенной ночи…

Особенно близко Нефедов сошелся с худощавым жилистым техасцем Мэрионом Джойсом. Что-то роднило этих внешне непохожих людей. Американец напоминал Борису ковбоя из вестерна: загорелое обветренное лицо, тонкие правильные черты истинного англосакса, волосы с проседью, узкие глаза «воина прерий».

Борис неплохо знал английский, так что языкового барьера между ними не возникло. Пятидесятилетний ветеран почти дюжины больших и малых войн с большим уважением отнесся к молодому русскому, хотя и снисходительно называл его «бой»[108](на самом деле в Испании у Нефедова было удостоверение на имя капитана республиканской армии Антонио Галарса):

— Война, это бизнес, бой. А с твоим талантом воздушного панчера[109]можно еще до тридцати лет успеть заработать первый миллион. Хочешь, когда здесь все закончится, я стану твоим менеджером и найду для тебя другую денежную работенку?

Когда в ответ Борис отшутился, что пока не планирует менять работодателя, Джойс произнес с доверительной хрипотцой в голосе:

— Запомни, бой: профессионал не должен драться за идею. Воевать надо только за деньги — это профессионально. Коммунисты, нацисты, монархисты — все они заинтересованы получить пушечное мясо для достижения собственных целей. И на здоровье! Пока миром правят чьи-то неудовлетворенные амбиции, крутые парни вроде нас с тобой без работы не останутся… Boт сколько тебе платят испанцы за то, что ты ежедневно рискуешь ради их идей своей башкой?

— 150 песет, — пожал плечами Борис.

— Ого! — изумленно воскликнул Джойс. — Они не слишком щедры к вам. Я и другие американские пилоты получаем от республиканского правительства ежемесячное жалованье в 500 песет. Еще по 150 дополнительно нам начисляют за каждый сбитый самолет. По отдельной таксе идут боевые вылеты, бомбежки, штурмовки, уничтоженные автомобили и остальное по мелочи. С вами же, как я понял, рассчитываются благодарностями и лозунгами.[110]Так где же справедливость, бой? Ведь всем известно, что «сталинским соколам» нет равных на этой войне. Выходит, «красные кабальерос» используют вас почти задаром. Извини, бой. но, по-моему, ты и твои приятели просто наивные дураки, если рискуете жизнью и здоровьем на таких условиях. Послушай меня, бой: когда ты станешь таким же высушенным перцем, как я, то твой партбилет не сможет так согреть тебе душу, как несколько сотен тысяч баксов, отложенных в банке на спокойную старость.