— Шлюха, обычная шлюха, — мотал он меня. Корни волос обжигало, выбивая слезы, голова болталась, как на веревочке шарик, я инстинктивно схватила его за руку, пытаясь ослабить хватку. Он занес надо мной вторую, с ножом, я не удержалась и пнула его. От неожиданности он покачнулся, выпустил волосы, чтобы удержать равновесие, но всё же завалился на бок. А я поняла: допустила ошибку. Сопротивление — заводит. Он поднялся на ноги, глянул на меня, нехорошо так, самым мерзопакостным взглядом, который только можно представить и крикнул в дверь: — Гомель!

«Идиотская кличка», — пронеслось у меня, а её обладатель не замедлил явиться.

— Подержи-ка мне эту суку, — кивнул ему Юмашев на меня. — Буду учить с уважаемыми людьми считаться. Ты ступила не на ту территорию, девочка. Не в те игры поиграть решила. Эти игры взрослые, мужские. Мотыльки, летящие к пламени, всегда обжигают крылья. Всегда. Запомни это.

Ждать, когда меня станут бить или, хуже того, насиловать безвольно и глупо. «Нужно спасать себя, по крайней мере, пытаться», — явилась «свежая» мысль.

— Подождите, — выставила я ладонь, как только прихвостень Юмы приблизился. — Станислав Иванович, давайте искать дипломатический выход. Вы можете хоть сто раз побить меня, толку от этого не прибавится.

— Шлюха с дипломом, — ухмыльнулся Юмашев. Гомель издал мерзкий смешок, оценив юмор хозяина и нерешительно замер передо мной. Юма указал ему один пальцем, в сторонку, мол, отойди, сам развалился в кресле. — Ну, и что ты хочешь предложит мне? Предупреждаю, если ты решила, что щель между твоих ног представляет какую-то ценность, то ты конченная дура. Думаешь, со щенком прокатило, то и со мной покатит?

— Нет. Я предлагаю кое-что получше. Один звонок, дайте мне возможность позвонить и акции будут ваши.

— А вот это уже интересно… И кому ты звонить собралась, уж не щенку ли?

— Позвоню Елене, своей помощнице, она никогда не задает лишних вопросов. Я попрошу её привезти акции и мой загранник. Она оставит их там, где скажите. Вы должны пообещать мне, что как только акции окажутся у вас, вы дадите мне денег и возможность вылететь в ту страну, в которую захочу я.

Я знала: никаких денег и никаких возможностей мне не дадут, даже если Лена и вправду принесла бы эти чертовы акции. Юма зашел слишком далеко, мы оба это прекрасно понимали. Конечно, он согласился на этот звонок, заверив меня, так и будет, я улечу, а я сделала вид, что поверила.

Лене я объяснила какие бумаги нужно взять, в той папке у меня результаты обследования. Привезти папку надлежало в парк «Победы», ждать на третей скамейке в главной аллее. Человек от меня представится Юрием и заберет документы. Я пыталась уловить в её голосе зашифрованное послание, почувствовать тревогу, отыскать хоть какой-нибудь маломальский намек, чтобы понять: меня ищут. И ничего. Она немного удивилась моей просьбе, но своим обычным, предельно корректным тоном, дала понять, что выполнит все, что от неё требуется в ближайшее время. Мне так хотелось добавить в конце «можешь не торопиться», но я лишь попрощалась и отключилась.

За папкой поехал Гомель, в маске, которой сейчас никого не удивишь, в темных очках, уверена и капюшон на голову нахлобучит. Фоторобот составлять будет бессмысленно. Опять же, у меня появилась передышка, а ещё призрачная надежда, что мои просьбы покажутся Елене подозрительными. А ещё я надеялась на кресло. Я могла бы забраться на него, подтянуться и позвать на помощь. Открутить спинку, уверена, разобралась бы, и даже попробовать выбить стекло. Хотя бы попытаться. Но кресло они забрали с собой. Мне – не полагается.

Зато принесли небольшую бутылку воды и оставили в покое. «Это ненадолго», — сказала я себе, как только за ними закрылась дверь. Воду я выпила, оставлять на потом не видела смысла, и уставилась на тару. Пластиковая, бесполезная. Вещи, выброшенные из моей сумки, тоже не представляли никакой ценности для той ситуации, в которой я очутилась по своей глупости. Салфетками если только руки грязные протереть.

Я устала, хотя по большей части сидела на бетонном полу без сил, мне хотелось провалиться в спасительный сон, чтобы позже открыть глаза и стряхнуть его. В помещении становилось куда мрачнее, опускались сумерки. «Город засыпает, просыпается мафия», — вспомнила я и, как по заказу, услышала порот ключа в скважине. Я резво поднялась, одним броском достигла двери и приготовилась. Больше шанса не будет. Остался единственный.

Он не ожидал увидеть меня за дверью и поэтому у меня получилось: сшибая с ног, толкнуть его, с такой силой, что он упал, и побежать… Длинным, таким же бетонным коридором. Я даже достигла двери и лупанула по ней, приоткрыв, успев вдохнуть свежий, не спертый воздух. «Помогите» вышло отчаянным и безнадежным. Сзади уже настиг тяжелый бег Гомеля, грубые ладони схватили за шиворот, втягивая меня обратно. Следом я спикировала под ноги Юмы.

— Сука, блядь! — возмутился Гомель. — Поссать не дала.

Так же, за шиворот, меня втащили обратно, Юмашев отвесил мне оплеуху и заорал:

— Ты для меня никто тогда была! Никто! Просто баба фраера, которого мы окучивали! Я даже в глаза тебя не видел, просто знал, что ты есть. Ты мне эти бумажки о своем бесплодии специально подсунула?!

Он прошелся вокруг меня, держа руки в карманах брюк. Дерганный, нервный. Если бы я не знала его подноготную, наверняка решила бы, что он испытывает что-то вроде чувства вины. Но эта мысль абсурдна, человек, возвышающийся надо мной, просто не способен испытывать подобное. Юмашев сделал ко мне шаг, наклонился, я подобралась и съежилась.

— Это сейчас ты Колькина вдова и шлюха, сейчас. А тогда ты вообще никто, — с ненавистью шепнул он. А потом резко выпрямился и гаркнул: — Гомель, иди ссы! И дверь входную запри. Юмашев дождался, когда за ним закроется дверь и продолжил: — Я много лет к этому шел, много, всю грязную работу Колькину выполнял. Я ещё на втором комбинате надеялся разделиться, на втором. Но нет, Лапин не захотел. Холдинг ему подавай! Третий нашел. Он схему разработал, я воплощать в действие принялся, ну, думаю, сейчас-то уж точно. Я старалась, очень старался, а он мне – рано, сырой ты ещё. Сырой, блядь, под сраку лет! А потом появилась ты. Звезда невидимого фронта. И Коленьку нашего, как подменили. Он доброе, вечное в массы сеять начал: благотворительность, хуительность, потомки!

Я подумала зачем он мне все это говорит, что за манера исповедоваться перед будущим покойником? Хочет оправдать себя, накручивает, чтобы придать решительности?

— Я — должен руководить холдингом по праву! — заорал он, и я поняла: надежда теплится. Он ещё рассчитывает заполучить эти акции. И мне почему-то вдруг стало так смешно. Мы оба хотели получить всё и не получили ничего. Корыто только. Мне, причем, разбитое досталось. Я нервно хихикнула и у меня вырвалось вслух:

— Потомки.

— Че ты несешь, дура? — насторожился он и вынул из кармана руки.

— Колины мечты исполнятся, не твои, управлять холдингом будут потомки. Я все акции на Ярослава переписала.