Он вернулся за полночь, когда я озябла, но не сдалась. Не уснула. Не ушла, поджав хвост. Наверное, чем дольше я ждала, тем больше закручивалась внутри пружина. Ожидание. Кураж. Клокотание неспокойных волн. А ещё я улыбалась – неосознанно, вопреки всему.

Я слышала его уверенные шаги. Слышала, как он остановился, и улыбка стала шире. Я точно знала: он стоит возле двери моей комнаты, а может, и зашёл. Только меня там нет.

Не знаю, заглядывал ли он куда-нибудь ещё. Кажется, в кухню. Может быть, не только. Оставалось догадываться и ждать.

Нейман приближался. Ручка двери поползла вниз. Он вошел не стремительно, но и не медленно. Достаточно взгляда, чтобы меня увидеть: стол стоит напротив двери.

– Ника? – щелкает он выключателем, и тогда настаёт мой звездный час.

Я поднимаюсь из кресла. Огибаю стол. Потому что на мне туфли на высоком каблуке и потому что засиделась, его ожидая, делаю я это неловко – больно бьюсь бедром об угол. До искр из глаз. Но даже это меня не останавливает.

У меня ледяные пальцы и, наверное, красный нос. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не стучать зубами, но продолжаю улыбаться.

– Как тебе? – привстаю я на цыпочки и вращаюсь вокруг собственной оси. Делаю это неизящно – слишком уж я неустойчива сейчас, но поизображать балерину никто не запретит. – Я красивая, правда? Скоро Новый год. Тебе не нужно покупать ёлку, Нейман. Я вполне её заменю. Поставишь в угол, навесишь гирлянду, зажжешь свечи. Для красоты можно и мандарины раскидать.

Он смотрит на меня, наклонив голову. На лице – холодная трезвость эксперта.

– Ты красивая, Ника, можешь не сомневаться, – ровно звучит его голос. – С драгоценностями и без. В платье и без. Красота – это нечто большее, чем правильные черты лица, грудь или соблазнительные ножки.

– Но ты считаешь, что всё это можно купить? – приподнимаю я брови.

Во мне нет праведного гнева, желания казаться гордой. Я всего лишь пытаюсь понять. Во мне бьётся чечётка, взрываются петарды, летит во все стороны серпантин. Почему-то мне легко.

– Купить можно почти всё, – складывает он руки на груди, продолжая меня рассматривать.

– Не всё, – качаю я головой, снимая кольцо, стягивая браслет. Дальше дело идёт хуже: колье, бусы, цепочка спутались друг с другом, а я не хочу портить вещи. Они не виноваты.

– Позволь, я сделаю это сам, – несколько уверенных шагов мне навстречу. Нейман разрешения не спрашивает. Он делает то, что считает нужным.

Он поворачивает меня спиной к себе – лёгкие, но уверенные касания ладоней к моим плечам. А затем его пальцы без колебаний расстёгивают цепочку и колье. Кладут их рядом с браслетом и кольцом на стол. Почти небрежно, кучей.

Я наклоняю шею, чтобы ему удобно было расцепить бусы – у них сложный замок. Но Нейман не спешит. Проводит пальцами по моим позвонкам, вдавливает подушечками неровные колкие камни в мою кожу.

– Это необработанные гранаты. Полудрагоценные камни. И они действительно дополняют твою красоту. Вплетаются в тебя. Оставь.

– Мне ничего не нужно, – отвечаю глухо, почему-то начиная волноваться. Тревога зашкаливает, проходится током по нервам, внутри – бунт из-за неправильности всего происходящего.

– Я знаю, Ника. Поэтому я подарил действительно нечто ценное. Для меня. Точнее, бесценное. То, что не имеет цены и по-настоящему дорого.

– Достаточно было сказать «прости», – упрямо качаю я головой.

– И ты бы простила? – в голосе его сквозит усмешка, но видеть я не могу – так и стою к нему спиной, скованная крепкими пальцами, что продолжают меня удерживать.

– Гораздо охотнее, чем за жалкую попытку меня купить, – завожу я руки назад, пытаясь расстегнуть замочек.

Нейман накрывает мои ладони своими. Горячие. А я ледышка. Почти окоченела в его ледяных чертогах. Ледяной Король. Новая сказка специально для меня. Скоро я начну выкладывать слово «Вечность» из слова «Жопа».

– Оставь, – снова приказывает он. – Хотя бы ненадолго.

– Почему? – поворачиваюсь в его руках и смотрю в глаза. Я должна видеть его лицо.

– Потому что ты меня опять не услышала, Ника.

Он проводит пальцами по камням, словно любуясь ими. Разглядывает, как произведение искусства. А я… теряюсь, не понимая, в чём дело.

– Это бусы моей матери, – произносит он очень тихо и, будто нехотя убирает руки прочь.

– Я не могу принять этот подарок, – качаю головой. – Я понимаю, что он для тебя значит. У меня тоже нет мамы. Ушла слишком рано. Но это чересчур.

Что-то мелькает тёмное на дне его зрачков. Его выдают глаза, если приглядываться, а я смотрю слишком пристально, чтобы это не заметить.

– Почему? – спрашивает он с каменным лицом, а в голосе прорывается хрипотца, словно он сдерживается. Руки его согревают мои плечи. Он не даёт мне отстраниться – держит слишком жёстко.

– Потому что чересчур. Кактусов вполне достаточно, – пытаюсь я улыбнуться.

– Лиля сказала, что тебе понравится. Она уверена: суккуленты способны на чудеса, – пальцы его чуть расслабляются, и я всё же поднимаю руки, чтобы снять бусы.

Он не останавливает меня, не мешает, хоть я долго вожусь с замком, пытаясь зацепить ногтём вредную «собачку». Она наконец-то поддаётся. Бусы соскальзывают тяжёлым ужиком в мою ладонь. Нейман зажимает своей рукой мой кулак.

– Оставь, – тон жёсткий, а в голосе – всё та же хрипота. – Хотя бы на время.

Я сжимаю неровные камешки. Они царапаются в ладонь шероховатостями, дарят какие-то невероятные ощущения – будто искры под кожу залезают.

– Не могу. Это неправильно, – делаю шаг к столу и кладу бусы в ту коробочку, где они и лежали, пока я их не вытянула на свет божий.

– Почему ты такая сложная, Ника? – бьёт колким льдом Нейман между лопаток – так я ощущаю его голос. Он действует на меня не так, как другие люди.

Выпрямляюсь и оборачиваюсь. Снова смотрю ему в лицо.

– Извини, – развожу я руками. – За то, что плохо слышу, туго соображаю, не умею смотреть спокойно на человека со спущенными штанами, который меня целовал и, пусть не по-настоящему, но всё же называл невестой перед своими друзьями. И уж если говорить о сложностях, то кое-кто кладёт меня на лопатки, даже не вкладываясь в удар. Достаточно пальцем ткнуть.

– На лопатки? – у него вздрагивает уголок губ. – Мне нравится ход твоих мыслей.

– Не опошляй! – бью я кулаком по столу и кривлюсь от боли.

– Хорошо, – веером опускаются его ресницы. – Ты замёрзла. Давай просто посидим.

От неожиданности я не знаю, что сказать. Моргаю часто. Вид, наверное, у меня дурацкий. И пока я соображаю, он заключает меня в объятья.