– По-по-послушайте, я действительно не о-о-чень хорошо с-себя чувствую, – с трудом пробормотала я, обращаясь к сиделке. – Ду-ду-думаю, мне лучше лечь в постель.

С этими словами я, спотыкаясь, поплелась к двери, понимая, что сиделка, широко раскрыв глаза, неотрывно наблюдает за мной. Когда я вышла из комнаты, мне почему-то стало казаться, что Нечто, незримое присутствие которого я так остро чувствовала только что, отправилось следом за мной и я оказалась наедине с ним в пространстве коридора. Я была настолько сильно охвачена этим ощущением, что внезапно, прижавшись спиной к стене, присела на корточки, словно в ожидании удара.

Не помню, как я добралась до своей спальни. Там меня уже ждала Фаншетт, горничная. В этот момент ее присутствие оказалось более чем кстати, поскольку оно подействовало на меня успокаивающе. Однако затем я заметила, что она смотрит на меня с плохо скрытым изумлением.

– Мадемуазель плохо себя чувствует?

– Спасибо за беспокойство, Фаншетт, я просто… просто очень устала. Сегодня я разденусь сама – вы можете отправляться спать.

– Но если мадемуазель сильно устала, может, мне следует ей помочь?

Предложение было весьма резонное – и очень любезное, надо признать, поскольку если уж на то пошло, то причин чувствовать усталость у моей собеседницы было как минимум не меньше, чем у меня. Я заколебалась. Мне захотелось обвить руками шею женщины и попросить ее никуда не уходить и остаться со мной. Однако я, откровенно говоря, просто постеснялась это сделать. Умом я понимала, что ужас, который внезапно овладел мной, был настолько беспричинным, что и помыслить нельзя было о том, чтобы праздновать труса на глазах у горничной. Между тем, пока я раздумывала над тем, как поступить, мне показалось, будто что-то невидимое пронеслось мимо меня по воздуху, слегка задев мою щеку. Я схватила горничную за руку.

– Фаншетт! Скажите, что-нибудь или кто-нибудь, кроме нас, есть в этой комнате?

– Что-то? В комнате? Что мадемуазель имеет в виду?

Горничная заметно встревожилась – и это, мягко говоря, было вполне простительно. Я знала, что Фаншетт не отличается большим умом, и если мне потребуется поддержка, вряд ли сможет ее оказать. Поэтому в итоге я решила, что если уж и буду валять дурака, то наедине с собой. И отослала горничную.

– Вы ведь слышали – я сказала, что разденусь сама. Так что отправляйтесь в постель.

После этих моих слов Фаншетт повиновалась – судя по всему, весьма охотно и с большим облегчением.

Едва она вышла из комнаты, как мне захотелось, чтобы она вернулась. На меня накатил такой приступ страха, что я почувствовала, что совершенно неспособна сдвинуться с того места, где стояла, и что, если я не хочу рухнуть на пол, мне нельзя шевелиться. До этого у меня за всю жизнь ни разу не было повода заподозрить, что я трусиха – или что у меня, как принято говорить, «слабые нервы». И темноты я никогда не боялась. Поэтому я принялась убеждать себя в том, что мое состояние – это какой-то абсурд, нечто совершенно для меня нетипичное, и что, когда настанет утро, мне будет стыдно за мое нынешнее поведение.

– Марджори Линдон, если ты не хочешь выглядеть в собственных глазах как трусливая идиотка, заслуживающая презрения, собери в кулак все свое мужество – и эти глупые страхи улетучатся.

Но мои страхи, увы, никуда не делись. Вместо того чтобы улетучиться, они еще больше усилились. У меня появилась уверенность, причем совершенно непоколебимая, что со мной в комнате в самом деле находится нечто ужасное, что до сих пор оставалось неразличимым, но в любой момент станет видимым для моих глаз. С неописуемым отчаянием я начала осознавать, что Это, находясь в непосредственной близости от меня, одновременно находится и рядом с Полом. Что ужас, сковывающий меня, связывает нас с ним воедино. Что в этот самый момент, угрожая мне, неизвестное зло угрожает и моему возлюбленному – и что я не силах пошевелить даже пальцем, чтобы помочь ему. В мозгу у меня словно открылся третий глаз, позволяющий мне видеть не только комнату, в которой находилась я сама, но и помещение, в котором находился мой избранник. Он сидел на корточках на полу, закрыв лицо руками, и пронзительно кричал. Видение снова и снова возникало в моем воображении – я отчетливо различала каждую деталь, вплоть до мельчайших подробностей. Наконец ужас окончательно парализовал мой разум, и я тоже издала отчаянный крик:

– Пол! Пол!

Как только я услышала собственный голос, видение исчезло. Я обнаружила, что стою посреди собственной спальни, в которой ярко горит свет, и что раздеваться я еще даже не начинала.

– Я что, схожу с ума? – не то подумала, не то спросила я вслух.

Мне приходилось слышать о том, что безумие может принимать самые разные, подчас весьма причудливые формы. Но я понятия не имела, что именно вызвало у меня помрачение рассудка. Впрочем, я была уверена, что подобные вещи не возникают на ровном месте, ни с того ни с сего, да еще в таком тяжелом виде. В то же время я была уверена, что в течение последних нескольких секунд мой рассудок и мои способности к анализу полностью пришли в норму. Я сразу же заподозрила, что все происходящее так или иначе связано с предупреждением подобранного мной на улице мужчины, которое он произнес очень громко и выразительно: «Пол Лессингем! Берегитесь! Жук!»

Эти слова так и звенели у меня в ушах. Что это было? Вдруг позади меня раздалось какое-то жужжание. Я обернулась, но источник звука тут же переместился таким образом, что снова оказался у меня за спиной. Тогда я резко повернулась на каблуках – но по-прежнему ничего не увидела.

Замерев, я стала внимательно прислушиваться, пытаясь понять, что же это так назойливо и неприятно жужжит.

Через некоторое время звук стал намного тише – теперь он напоминал гудение пчелы. Или, может быть, летающего жука?

Всю жизнь я терпеть не могла жуков – любых. Я ничего не имела против крыс и мышей, коров и быков, даже змей, пауков, жаб и ящериц – как и против множества других представителей живой природы, по отношению к которым люди обычно испытывают глубокое, хотя и беспричинное отвращение. Только жуки вызывали у меня страх. Даже появление в нескольких футах от меня совершенно безвредного и даже, как считают некоторые, полезного таракана всегда вызывало у меня серьезное беспокойство. Мысль же о том, что где-то совсем близко от меня, в моей комнате, находится – о ужас! – крылатый летающий жук, была для меня просто невыносимой. Любой, кто увидел бы меня в следующие несколько секунд после того, как я поняла, кто именно жужжит в моей спальне, наверняка принял бы меня за ненормальную. Я вертелась и крутилась, бросалась в разные стороны, время от времени застывала в странных, неестественных позах, пытаясь обнаружить мерзкое насекомое. Однако все мои усилия были напрасны. Жужжание не утихало ни на секунду, но разглядеть жука мне так и не удалось. Судя по звуку, он все время каким-то образом умудрялся оказываться у меня за спиной.

Тут на меня снова навалился приступ страха – с такой силой, что мне опять стало казаться, что я вот-вот сойду с ума. Встав на колени возле кровати, я попыталась молиться. Мою душу снова наполнила уверенность в том, что я сражаюсь с неким злом и что, если мне удастся попросить помощи у Господа, это зло исчезнет, улетит. Но я не могла сделать ровным счетом ничего и остро ощущала свою полную беспомощность. Забравшись с головой под одеяло, я зажала ладонями уши, но заглушить жужжание так и не смогла.

Я вскочила и принялась вслепую наносить беспорядочные удары по воздуху, то вправо, то влево. Однако жужжание всякий раз раздавалось откуда-то с другой стороны.

Тогда я содрала с себя одежду. В тот вечер на мне было прелестное новое платье, которое я надела впервые. Я специально сшила его для бала у герцогини и – помимо этого – в честь великолепной речи Пола. Взглянув на себя в зеркало в новом наряде, я сказала самой себе, что платье удивительно мне идет и надолго останется в моем гардеробе – хотя бы уже в качестве сувенира, который будет напоминать мне о замечательном вечере. Теперь же под влиянием чудовищного страха я обо всем этом забыла. Мне хотелось только одного – избавиться от него. Я сорвала платье и бросила его, словно какую-то тряпку, себе под ноги. За ним последовало все остальное,