Перед нами были… Что-то… Было. Этот зал совсем не отличался от предыдущего. Такой же клетчатый. Разница лишь в том, что зал не был пуст. Он был заполнен…

Кем-то. Какими-то уродцами. Много, много уродцев, карликовых, разноцветных. Розовые, красные, черные, зеленые, они стояли в нелепых раскоряченных позах, голые, страшные, с поднятыми вверх руками, а некоторые вообще без рук, а некоторые даже без голов.

А некоторые лежали. На полу и на полках вдоль стен, а кто-то висел на петлях и железных полукругах… И мне показалось, что все они тянутся ко мне, что-то от меня требуют…

Я стрелял. Стрелял до тех пор, пока затвор фризера не щелкнул, переводя замораживатель на запасной магазин. Только тогда я остановился. Заряды надо беречь, фризерные контейнеры можно подзарядить лишь на корабле. Беречь заряды…

Вокруг валялись замороженные тела. Много, мне казалось, что тысячи. Все вокруг завалено этими телами. Одинаково мертвыми. Одинаково холодными.

Бугера не видно.

— Это… — Джи сделал длинную паузу. — Это что?

— Это не люди, — сказал Хитч. — Это… Это манекены. Так, кажется, они называются… Однажды я уже с такими вещами встречался. Просто тут их много почему-то… Наверное, склад…

— Манекены?

И тут я увидел. Действительно, не люди. Скругленные формы, похожие друг на друга фигурой, отсутствующими лицами, различаются только по цвету. И по росту. И некоторые, кажется, женщины… Для чего нужны манекены? Слово знакомое, не помню только для чего…

— Они уже мертвые? — спросил Джи. — Мы их убили?

— Они всегда мертвые. — Хитч стукнул по голове манекена. — Пластик… всего лишь…

И я тоже стукнул. Чтобы убедиться. А потом я толкнул, и их упало несколько, с мерзло-пластмассовым звуком.

— Он там, — сказал Хитч. — В конце, возле стены. Бугер там. Идемте.

Не знаю, как Хитч это учуял. Или увидел, он ведь повыше нас. Наверное, все-таки учуял, знаменитое хитчевское чутье…

Хитч убрал фризер за спину и двинулся через зал манекенов. И мы.

Это походило на страшный сон. Мы продвигались между поломанными угрожающими фигурами, и хуже всех было мне, голому. Они трогали меня своими холодными пальцами и касались ледяными телами, отчего я вздрагивал и прикусывал язык. На самом деле страшный сон, только обращенный в будущее. Я буду это видеть, потом…

Я поскользнулся, шагнул вправо и прилип к черному безрукому туловищу. Шарахнулся в сторону и тут же прилип к другому, моя разогретая ванной кожа примерзала к намороженным гладкостям, и я почти мгновенно оказался окружен этими фигурами со смазанными лицами, они окружали меня со всех сторон, пытались заглянуть в глаза…

Почти как живые.

Паника. Первый опыт в моей жизни. Я почувствовал непременное желание оторвать от себя это, я не мог дальше оставаться среди них, ощущать их, я завыл и стал отдирать этих от себя…

Мерзко. Истерично. Безнадежно еще как-то…

Я думаю, с Бугером произошло что-то подобное. Это была ловушка. Не специальная ловушка, а сама собой образовавшаяся, как болото, как зыбучие пески. Зыбучие пески — я читал про такое явление, они образуются рядом с морем или другой водой, стоит кому-либо попасть — и все, засосало. Трясина, если бы я оказался в таком помещении один, если бы я не знал, что рядом есть другие люди, я бы сошел с ума. Получил бы нервный срыв.

А то и об стену головой с разбега.

Но мне помог Джи.

Он засмеялся. Хихикнул. Справа.

Наверное, это на самом деле было смешно. И глупо. Человек с прилипшими к нему манекенами, от этого легко рассмеяться.

Я представил себя со стороны и тоже хихикнул и успокоился. Понял, что ничего страшного ведь не происходит, и стал отцеплять от себя эту дрянь. Планомерно. И отцепил. А после этого я продвигался уже по-другому, размахивал пошире фризером, освобождая дорогу прикладом.

Бугер был действительно у стены, лежал, обнимая что-то синее, с закрытыми глазами лежал. Громко дышал. Но был жив.

Я пригляделся и обнаружил, что Бугер обнимает рыбу. Большую, синюю, сшитую из какой-то мягкой материи. У рыбы были дурацкие пластмассовые глаза, она смотрела ими в разные стороны.

И вдруг я понял: Бугер спит. Самым наглым образом.

— Отключился, — сказал Хитч. — Психическая перегрузка отцепила мозг. Спит. Такое часто бывает.

— Ну и сволочь. — Джи злобно ткнул Бугера ногой. — Орал как ненормальный, я уж думал, тут что-то ужасное произошло! А он перепугался и уснул! Герой! Надо штаны проверить — не наделал ли?

— Повезло мне с экипажем, — вздохнул Хитч. — Один к одному, просто… Вас что, таких специально подбирали? Один от чертей с крыши прыгать собирается, другой в обморок падает…

— Кто от чертей прыгает? — насторожился Джи.

Хитч кивнул на меня.

— Не видел я никаких чертей, — сказал я. — И с крыши не прыгал, так, поскользнулся…

— Ага, — с сомнением покивал Хитч, — поскользнулся… От тебя, Джига, тоже жду сюрприза. Что выкинешь-то?

— Ничего, — сказал Джиг. — Ничего не выкину…

— В один рейд была эпидемия просто. — Хитч хмыкнул и почесал голову. — Пальцы себе отгрызали… Двадцать человек себе ни с того ни с сего пальцы отъели. Без объяснения причин. Просто захотелось, говорили. Ты, Джиг, может, тоже пальцы отъешь, а?

Джи промолчал.

— Ладно… — Хитч принялся изучать свою ладонь.. — Ладно…

Я вдруг почувствовал, что Хитч устал. Устал и немного боится. Планеты. Именно планеты.

Планета отвыкла от людей. Слишком долго нас здесь не было. Она стала чужим местом. И мы от нее тоже отвыкли. Вот я, когда ушел от родителей и переселился в свой бокс, мне долгое время было не по себе тоже. Я и опасность какую-то чувствовал, и вообще, угнетенное состояние души возникало периодически. Бессонница мучила. Потом отец мне объяснил, отчего это происходило. Из-за того, что в моем боксе до этого жил другой человек. Он умер. Не погиб, не пропал без вести, просто умер от старости. Но его мысли, его чувства, они не пропали, они остались в том месте, где он провел свою жизнь. Не навсегда остались, но на какое-то время. Наверное, в истории с игрушками-убийцами есть смысл…

Вот и здесь так. Планета пуста, но нам всем кажется, что это не так. Мы ощущаем Присутствие, хотя никого тут нет уже давно. Это оттого, что Планета, как и мой бокс, заполнена мыслями, чувствами, страхами, болью, судьбами людей, тех, что жил здесь давно. Они слишком долго тут были, быстро это не может выветриться. И от этого нам постоянно что-то чудится, и от этого Хитч рассказывает все эти свои мрачные легенды про чужих и пишет что-то в свою книжку, от этого мне частенько хочется оглянуться…

И от этого мы спим в танке. Потому что танк — часть дома. Нашего настоящего дома, того, что там, наверху.