– Так ты же вроде был в составе той группы, которая доставила одного из пришельцев? – Даже немного повернула голову ко мне Люба, и глаза сами собой начали жмуриться, а тело напрягаться в ожидании аварии. Скорость, с которой мы неслись по пустой дороге, не простила бы даже малейшей ошибки. – Эй, полегче, мне же надо дышать! Так что сказал тот пленный? Эти твари умеют говорить по-русски?

– Нет, они вообще не умеют говорить в привычном нам смысле слова, – пробурчал я, чуть ослабляя хватку. – Голосовых связок нет. А функции коммуникации с людьми у них поддерживает переводчик в скафандре, расшифровывающий их язык запахов и имеющий в своей памяти готовые шаблоны поведения. А с допросом пленного у нас получилось… Нехорошо. Мелкие «тараканы» – это их рабочие особи. И они тупы, как карикатурные гастарбайтеры! Даже с техникой обращаются так же, как дрессированные обезьяны. Им показали, что делать, а они послушно выполняют, не задавая вопросов и не понимая сути своих действий.

– А ты уверен? – уточнила Люба. – Может, пленный вам лапшу на уши вешает?

– Он такой не один, оказывается, – уныло пробормотал я. – Когда я с остатками своей группы и найденными товарищами из Индии вернулся на базу, туда военные уже завезли двух тщательно упакованных пришельцев. А еще по остаткам Интернета с моим шефом наладили связь какие-то шапочно знакомые китайцы. Так у них уже чуть не с первого дня вторжения несколько «тараканов» в лабораторных боксах поселились. Эти насекомые, по сути, – живой автомат, к лазерной винтовке приставленный. Самосознание имеется, но у иных собак оно, похоже, развито лучше. От логики одни лишь зачатки. От тех насекомых, которых военные допрашивали до тех пор, пока они не померли, никакой ценной информации не получили.

– Совсем? – не поверила Люба. – Так не бывает! Или эту тварь вытащили из пробирки и сразу кинули в бой, ведомую генетической памятью?

– Почти. Ты судишь их по людским меркам. Но поведение насекомых, пусть даже разумных, имеет мало общего с человеческим, – согласился с ней я, вовремя вспомнив, что кивка она не увидит. – Видишь ли, у них полностью отсутствует любопытство или амбициозность. Им для общения друг с другом не нужно даже собственное имя или порядковый номер. Вполне хватает специализации, типа «мастер-техник», «охранник» или «младший подсобный рабочий». Да и другие обычные для нас чувства тоже отсутствуют. Зато сильны инстинкты, заставляющие делать то, не знаю что, и быть при этом всем довольным. Самосохранение – пожалуй, единственное исключение из правил. Да и оно у них изрядно атрофировано. Сдавшийся нам пришелец, по меркам своих собратьев, похоже, является легендарным трусом и паникером. И разговаривать он соглашался исключительно тогда, когда ему угрожали близкой смертью. Например, тыкая пистолетом в морду или делая очень больно. Хорошо хоть ему не хватало мозгов, чтобы понять ценность своих невеликих знаний в наших глазах. А то мог бы не надеяться, что его спасут сородичи, а героически умереть под пытками или вцепиться парой своих челюстей в горло палачу.

– Бред какой-то, – вздохнула девушка и свернула с открытого всем ветрам и взорам шоссе на грунтовую дорогу, уводящую в какой-то поселок. Видимо, намеревалась попетлять по территории, чтобы сбить со следа возможную погоню. Впрочем, маршруты относительно безопасного возвращения на базу у нас уже были в некоторой мере отработаны. Они включали в себя много чего, в том числе перемещение по подземным проходам, слияние с толпой и финальную маскировку под гражданский транспорт. Хотя и так нашу бывшую свиноферму рано или поздно отыщут. Риск – неизбежная цена любого действия. Остается лишь надеяться, что мы успеем оправдать свое существование и сможем получить много информации о пришельцах, в частности об их слабостях. – Но ведь как-то он жил, этот ваш пленник?

– Родился из яйца и быстро повзрослел. Пока рос, занимался лишь тем, что спал и ел. Когда стал полноценной особью, научился владеть каким-то аналогом сварочного аппарата. Несколько лет работал вместе с себе подобными в цеху, не задавая вопросов об окружающем мире и будучи всем довольным. Потом самцы, которым и подчиняются рабочие, перевели всех ему подобных в казарму. Там научили основам военного дела, – меланхолично начал перечислять я полученные сведения. – Кстати, самцы – это те белые пилоты «стрекоз». Они более высокая каста, чем рабочие. Являются чем-то вроде погонщиков их стад, а также учителями, врачами, инженерами и один черт знает кем еще. А еще есть какие-то генеральные директора-воины и обладающие всей полнотой власти королевы. Но не первых, ни вторых наш пленник никогда не видел. Он просто знает, что есть такие, самцы, проводники их воли, подчиняться им – его долг.

– А жил он где? – продолжала допрос байкерша, лавируя между домами. Кое-где в них, кстати, на шум мотоцикла опасливо реагировали люди, захлопывая ставни окон. Интересно, почему они не ушли, если совсем рядом занятый пришельцами городок? – По их планете он же должен был передвигаться от работы до дома!

– Спал у своего рабочего места в цеху. Сила тяжести там была очень низкая, а местами ее вообще никакой не было. Наши умники предположили, что речь идет о космическом корабле размеров воистину грандиозных. – Малое количество информации, полученное от «языка», расстраивало меня изрядно. А еще огорчал факт отсутствия наград за живого «таракана». К хорошему ведь быстро привыкаешь. Хотя полученную при захвате пришельца дырку в ноге залатали очень качественно. Раньше думал, будто с подобной раной минимум месяц в больнице лежат, а теперь, гляди-ка, уже через несколько дней почти как здоровый бегаю. И операцию провели абсолютно безболезненно, под чем-то вроде ослабленного общего наркоза. Копошение врачей в плоти не воспринималось во время короткого забытья совершенно. – Но с равным успехом это может быть и один из «ульев». Пленник почти никуда не отходил от тех мест, где его поставили работать. Коридоры от цеха до туалета или медпункта, куда ему пришлось за всю жизнь заглянуть пару раз от силы для планового осмотра, не в счет. Мне кажется, он бы и речь-то не освоил, если бы для работы в цеху не требовался хоть какой-то интеллект и коммуникация с товарищами. Кроме как для работы и лучшего выполнения полученных приказов думать ему до попадания в плен было просто незачем.

– Да, такого я себе даже не представляла, – пробормотала себе под нос Люба, тормозя у небольшого моста, перекинутого через реку. Если бы мы не сбросили скорость, ее слова просто потерялись бы в шуме ветра. – Так, вроде здесь, если я правильно помню показанную мне карту маршрутов эвакуации. Что расселся? А ну слезай и помоги мне спустить туда мотоцикл! Не самой же мне надрываться!

– Труба? – понял я, спускаясь вниз и сгибаясь под тяжестью передней части транспорта, доставившего сюда нас обоих.

– Дренажный слив, – подтвердила Люба, изо всех своих сил поднимая вверх заднее колесо. – Вернее, целая сеть стоков, расположенных здесь на случай паводка и предохраняющих поселок от наводнения. Не знаю, правда, насколько там чисто. Но вроде бы канализация должна быть отдельно. Есть несколько выходов, да и вся система не такая большая, чтобы заблудиться.

По этим недокатакомбам, несмотря на уверения девушки и даже карту, имеющуюся в памяти ее планшетника, мы блуждали почти час. Внутри обнаружилось значительное отличие от первоначальной планировки, это раз. Кое-где проход намертво засыпало непонятно как здесь оказавшимся мусором, это два. Живые крысы и дохлые кошки, создавшие под землей некий противоестественный симбиоз, сильно тормозили продвижение вперед, это три. Своей вонью и шевелением в темноте они заставляли нас рефлекторно хвататься за оружие. Ну, по крайней мере пришельцы нас после этого точно потеряли. Мы сами-то себя едва-едва нашли, выбравшись даже не через забранную решеткой трубу или какую-нибудь дверь, а сквозь дыру в потолке. Арматура в бетоне, видимо, прогнила, и перекрытие провисло. А потом по нему проехал какой-то трактор, сделав на обочине одной из улиц поселка здоровенную яму. И еще, оказывается, я очень сильный. Скажи мне кто раньше, что можно держать мотоцикл на поднятых руках, черта бы с два поверил!