высоко на затылке седые волосы. Она приехала на своем крошечном «фиате» из Итри, и для этого ей пришлось встать в пять утра. Впрочем, она встает так каждый день, почти каждый. В Итри у нее домик, сад, розы…

— Я знаю.

Комиссар смотрит на нее и старается дышать не так шумно, как обычно. Отчего-то она ему интересна, эта женщина, интересна настолько, что он даже позволяет ей продолжать.

— Значит, вам известно, что я была свидетелем обвинения по делу об убийстве, — она замолкает и глядит в окно, потом снова на него.

— Совершенно верно. Обвиняемый был признан виновным и приговорен к смертной казни.

— Это был мой жених, — ее точеная головка даже не шевельнулась. — И это было давно, сорок лет назад.

— Да, синьора. Но это совсем другая история.

— Вы правы, комиссар, я лишь хотела убедиться. Теперь я отвечу на все ваши вопросы.

В Итри есть невероятно узкие улицы, может быть самые узкие на свете. Есть каменные ступени, спускающиеся к морю, похожие на рассвете на розовые лепестки. Вероятно, поэтому кажется, что в этом городе так много роз. А главное, ее любимый Джакомо — он тоже родился здесь. Правда, умер совсем молодым. Говорят, потому что убил человека, но я-то знаю, как было на самом деле.

…У Джакомо крепкие плечи и глаза, как черные оливы. С ним весело, смешно, беззаботно. Он может подхватить ее на руки и кружить, кружить, кружить — без конца. А однажды он подарил ей колечко с алым камнем — будто капля его крови на ее руке, его метка — теперь оно всегда будет с ней. Они вот-вот поженятся — Джакомо и крошка Мари-Флоранс — какая чудесная пара. Но вот… Но вот она сидит напротив другого комиссара, сердитого, с толстыми волосатыми пальцами, — ей ужасно страшно и все время хочется плакать. Пусть даже Джакомо запретил ей бояться и обещал, что все будет хорошо, но все равно… Она рассказала и в полиции и в суде все точно, как он велел, — слово в слово. Кто же знал, что все так обернется потом. И на всю жизнь.

Как же давно это было, боже мой. Как давно…

Она мало что знала про этого русского и еще меньше могла рассказать. К тому же многое было уже известно из допросов соседей и других свидетелей. Да, он приезжал примерно каждые полгода, как правило на месяц или около того. Аванс платил заранее кредитной карточкой. Остальное перед отъездом и всегда очень аккуратно. Ни о каких денежных проблемах ей не известно, впрочем, о других тоже. Она только сдавала ему квартиру и ничего больше. Хотя он был ей симпатичен и вообще выглядел и вел себя вполне достойно. Конечно, она сожалеет, он был надежным и аккуратным, ну и вообще…

Да, у него была девушка или молодая женщина, как комиссару угодно. Сначала Мари-Флоранс увидела случайно ее фотографию, а потом пару раз их вместе, вот и все… Красива, и такие чудные волосы цвета меди, кажется зеленые глаза. Чем-то очень похожа на портрет, который Мари-Флоранс видела однажды в музее, потому и запомнила. Скорее всего, в Лондоне. Не уверена, но, по-моему, он называл ее Марией.

Нет-нет, все было, как всегда. Он не выглядел ни расстроенным, ни подавленным. Даже сказал, что в следующий раз приедет, как обычно, просил не сдавать квартиру на это время. Ну разумеется, у нее нет ни малейшего понятия. Она не лезет в чужие дела. По-видимому, он был достаточно состоятелен. Ну хотя бы судя по его вещам, одежде… Нет, он никогда не говорил про жену, про то, что женат, вообще. Сама она, конечно, не спрашивала, зачем? Эта его… подруга не походила на жену, нет. На любовницу? Пожалуй, тоже… Четыре года — это долго. И потом, они не выглядели, как любовники. Конечно, уверена — в ее-то годы… Скорее, как две половины целого — вот. Не страсть — любовь? Может быть… Впрочем, какая разница? Все когда-нибудь кончается, вот и у них тоже. Жизнь — это не детектив, чаще всего совсем наоборот, и гораздо проще и больнее. Но в конце концов ко всему привыкаешь, да-да, и к боли тоже. Его ведь убили, да? Ну почему? Если бы он умер естественным образом, сам, комиссар не задавал бы ей все эти вопросы. А раз задает, значит… Спасибо, мне на самом деле приятно, несмотря ни на что. Я хочу сказать… Конечно, может быть деньги, бизнес, про это я ничего не знаю. Но если женщина — одна из них? Жена, конечно, наследница, у нее все права, но это было бы слишком просто, именно поэтому. А вот эта его девочка с зелеными глазами — целых четыре года… Приглядитесь к ней, комиссар. Знаете, каково ей было каждый раз отпускать его? К другой. Иногда легче убить. И я бы не удивилась…

— Вы весьма убедительны, синьора, весьма. Не могу не отдать должное и вашему чутью, и вашему… опыту, — комиссар помолчал секунду. — Скажите, вам его жаль?

Бывает, он задает неожиданные вопросы — даже для самого себя. Почему?

Мари-Флоранс кажется удивленной и даже несколько растерянной. Жаль? Не станет же она объяснять абсолютную бессмысленность, более того, наивность этого вопроса. Жизнь слишком беспощадна, а мир слишком несправедлив — она убедилась в этом уже так давно. Ее собственная жизнь прямое тому доказательство. Она не испытывает жалости даже к