– И что с того?

– Позвольте взглянуть на ваш пистоль.

Она только руками всплеснула.

– Помилуйте, господин полицейский! Столько лет прошло… И думать забыла. Давно уж потерян. Если бы не сказали, и не вспомнила б никогда…

– Позвольте я поищу…

Живокини резко встала, готовая защищать свой дом от вторжения. Защищать до последнего.

– Нет, господин Пушкин не позволю. Чтобы рылись в моих вещах? С какой стати? Я же не преступник… Хоть с приставом вашим гадким приходите – не позволю. А самоуправство допустите – дойду до прокурора. Так и знайте!

Настроена дама была решительно.

Пушкин не собирался обыскивать ящики и комоды. Ему хотелось заглянуть за двери. И другого повода не было. Не бросаться же, распахивая каждую… Хотя соблазнительно… Вот только одно обстоятельство: если никто не прячется, скандал раздуют до небес. Эфенбах его не потушит, а сам пристав Нефедьев постарается дровишек подбросить. А если и прячется кто-то, что с того? Всегда найдется благовидное объяснение. Взвесив все, Пушкин решил не совершать безумного поступка: победителей, конечно, не судят, а проигравшего выгонят из сыскной полиции. Идти в учителя математики ему не хотелось. Лучше воры и убийцы, чем гимназисты…

Он почтительно поклонился.

– Прошу простить, Вера Васильевна. Не имел намерения вас оскорбить…

Дама смягчилась.

– Прощаю вас, – сказала она милостиво. – Как не простить: молодая кровь, горячий. Прямо как Агата в юности… Такая задорная была, баловница…

Как ни хотелось Пушкину узнать пикантные подробности о любимой родственнице, но спросить не посмел. Что не относится к розыску, чиновник сыска не имеет права знать. Как-нибудь наведается расспросить… В неслужебное время. Хотя вряд ли такое будет.

…Большая Молчановка отходила ко сну. Городового, который обязан следить за домом Терновской, не заметно. Наверняка Оборин сидит в тепле у дворника. Оставалось приниматься за дело самому. Как всегда. Пушкин перебрался на другую сторону и облюбовал для наблюдения дерево, за которым пряталась Агата. Но теперь другое дело: чиновник сыска следит, а не бывшая воровка.

В доме Живокини погас свет. Зато мороз взялся крепко. Пушкин быстро понял, что в ботинках и пальто, без валенок и тулупа, долго не выдержит. А когда сугроб показался ему мягкой подушкой, понял, что силы на исходе. Он сделал последнее, что мог. Вернулся обратно и заглянул во все окна Живокини. Там было темно и тихо. Вера Васильевна в самом деле легла спать.

Чего Пушкин хотел больше всего.

24

Сменять наряд было некогда. Агата отправилась на Спиридоновскую в чем была. Ходить в одном платье с утра до вечера – верх неприличия. Но ей было не до приличий. Она вошла в зал, когда игра шла. Подозреваемые были на месте. Лабушев и Фудель держались по разные стороны стола, но на шарик смотрели одинаково жадно. Поискав, Агата обнаружила Рузо. Селедка в коричневом платье держалась за спинами игроков. Блокнотик зажат между ладонями, будто шептала ему. Агате показалось, что в глазах Рузо блуждает нездоровый блеск.

Игра шла не слишком бойкая. Месье Клавель в отличном настроении бодрил игроков: «Faites le jeurs, messieurs! Faites le jeurs, messieurs!» Призыву следовали неохотно. Ставки были маленькие. Агата заметила, что Фудель тщательно следит за Лабушевым, будто выжидая. Так и оказалось. Как только Петр Ильич решительным образом поставил сто рублей на красное, Фудель последовал его примеру. Агате все стало ясно: доказательства налицо. Оставалось наблюдать, что будет дальше.

Месье Клавель запустил цилиндр и шарик над ним. Выпало «22, черное, чет, больше половины». Ставки на красное собрала лопатка крупье. Лабушев усмехнулся и отошел от стола. Фудель, казалось, с трудом перенес удар: тряс головой и что-то зло бурчал. Агата решила остаться, пока Лабушев не уйдет. И по возможности проследить за ним. Ночью филерить куда проще.

Она не сразу заметила невысокую, но довольно крепкую даму. Обратила внимание только потому, что Лабушев и Фудель уставились на нее, как на привидение. Зато дама их игнорировала. Взглянув на меловую табличку с выпавшими номерами, сделала ставку en plein[36], положив сто рублей на один квадрат игрового поля.

Крупье запустил шарик. Когда цилиндр замедлил бег, шарик упал в красную ячейку с белой цифрой «32». Мадам получила выигранные 3500 рублей. Как по команде, Фудель и Лабушев обменялись выразительными взглядами. Быть может, одна мысль посетила обоих. Но подойти к даме не посмели.

Агата старалась ничего не упустить. Дама, зажав выигрыш в кулаке, следила за выпадавшими номерами. Прошло пять, если не шесть ударов. Как вдруг она сделала ставку на крайнюю колонну, la colonne.

Шарик полетел. Когда движение его замедлилось, крупье выкрикнул: «Rien ne va plus!», запрещая менять ставки. Никто не пытался их поменять. Выпало «15, черное, нечет, меньше половины». Месье Клавель дрогнувшей рукой собрал проигранное и отсчитал даме ее выигрыш: 7000 рублей.

Среди игроков, вполголоса обсуждавших удачу, раздался смех. Смеялась Рузо. Месье Клавель сделал замечание, она замолчала. Игра пошла дальше. Лабушев хотел было приблизиться к знакомой, но удачливая дама так глянула на него, что красавец-мужчина остался на месте. Агата видела, что между ними происходит, но не до конца понимала причину.

Пролетели пять кругов игры. Дама терпеливо ждала, прижав деньги ладонями к столу. Крупье объявил новый кон. И тут она выложила все семь тысяч a cheval:[37] на линию между «16» и «17». Зал затих. Несчастный месье Клавель, сохраняя лицо, запустил шарик. Все ждали, чем кончится вращение. Помедлив, шарик выбрал «17». Игроки зашумели в голос. К мадам придвинули горку купюр, в которой было 119 000 рублей.

«Уходи, немедленно уходи, глупая!» – про себя вскрикнула Агата. Ей было жаль, что незнакомая дама сейчас лишится всего. Но та хладнокровно сгребла выигрыш к себе. Агата забыла и про Лабушева, и про Фуделя, и даже про Рузо. Она следила только за той, кому благоволила удача. И не возникло мысли: в следующий раз, когда та будет ставить, попробовать поставить на то же число.

Теперь игроки ставили по рублю. Все ждали, когда вступит невероятная дама. А больше всех ждал месье Клавель. Только он знал, что случится.

Прошло два скучных кона. Крупье собрал со стола руб-лей шестьдесят. И объявил новую игру. И тут мадам сдвинула чудовищную кучу денег на красный ромб. Никто не посмел сделать ставку. Она играла один на один с рулеткой. Шарик полетел…

Месье Клавель молился, чтобы Мадам Игра или высшее милосердие его услышали. Шарик скользнул и упал на «18, чет, больше половины». Красное…

Раздался отчаянный вопль. Кричала Рузо. Жутко, отчаянно, безнадежно. Следом закричали все. Агату толкали со всех сторон, она потеряла из виду даму, когда крупье только отсчитывал 238 000 рублей. Куда-то пропали Лабушев и Фудель. Не было видно Рузо. Когда Агата пробилась к столу, где победительница должна была собирать выигрыш, ее не было. С такой кучей денег смогла проскользнуть мимо беснующихся игроков.