– Притворство.

– Возможно… – сказал Пушкин, как будто проверяя себя. – Допустим, Терновская впустила племянницу в дом, причем приход Настасьи проспала мадам Медгурст. Настасья была на рулетке, видела, как тетушка выиграла…

– Вот, уже теплее…

– Теперь сложите убийство из пистоля, кражу выигрыша и возвращение с ним ночью в гостиницу.

– А что такого? Деньги, друг мой, деньги…

– Не много ли для барышни, которая без компаньонки шагу не ступит и только вернулась с заграничных курортов, где жила под опекой и заботой родного дяди? Откуда такая внезапная перемена характера? Или Прасковью с собой взяла на убийство, чтобы меньше бояться?

– Да, кисловато…

– К тому же Настасья Тимашева далеко не бедная барышня, к деньгам относится легко.

У Лелюхина не осталось аргументов.

– Не знаю, друг мой, чем тебе и помочь, – сказал он. – Вспомни старую полицейскую мудрость: чем запутанней дело, тем проще ответ. И вердикт мой тот же: кого-то еще жизни лишат. Все зло от денег…

– Благодарю, Василий Яковлевич, буду иметь в виду. – Пушкин направился к вешалке и натянул пальто.

– Ты куда собрался? Сейчас Эфенбах наш раздражайший вернется от обер-полицмейстера, наверняка какая-нибудь беда стряслась… Тебя затребует.

– Передайте, что буду вскоре. Задам вопросы, на которые у нас с вами не нашлось ответа, – сказал Пушкин, помахал Лелюхину и быстро спустился. Чтобы не попасться на глаза начальнику сыска.

Он не стал брать пролетку, пешком дошел до Большой Молчановки. Издали его заметил городовой Ерохин, подбежав, козырнул, доложил, что происшествий нет. Никто в дом Терновской не пожаловал. Сейчас Пушкина интересовал соседний дом. Он поднялся на крыльцо и несколько раз дернул шнур звонка. Мадам Живокини не открывала. Или спит, или вовсе нет дома. Чего доброго, скрылась. Будет тогда крепкая пощечина формуле сыска.

Пушкин вернулся на улицу и заглянул в окно. Шторы и солнечные блики на стекле скрывали не хуже ночной черноты. Ничего не разобрать, что в гостиной. Он настойчиво постучал. Живокини не выглянула.

Видя, как старается чиновник сыска, Ерохин ждал приказаний. Их не последовало. Городовому осталось наблюдать, как Пушкин перебрался через сугробы на другую сторону улицы и направился в особняк.

2

Проводить ночь без сна мадам Львова не привыкла. Она жила размеренной жизнью одинокой вдовы, у которой хватало средств ровно на то, чтобы вести скромный, но достойный образ жизни. Вместо шалостей, какие Агата Кристофоровна обожала в юности, у нее остались разгадывание ребусов и отправка писем с ответами в журналы: петербургский «Ребус» и московский «Развлечение». Никакие шарады и анаграммы не стоили того, чтобы над ними ломать голову ночь напролет. Тем более ребусы поддавались легко. Она не могла вспомнить, когда последний раз встречала утро в платье, надетом с вечера. Но загадка, над которой билась Агата Кристофоровна, не собиралась сдаваться.

Началось с того, что около полуночи, когда тетушка уже собиралась лечь, раздался звонок. На пороге стояла Агата Керн. Мадемуазель была крайне взволнована. Подозрения оправдались: Фудель с Лабушевым откуда-то взяли деньги и опять делали сторублевые ставки. Новость для мадам Львовой была не слишком приятной: племянник и кузен Терновской не вызывали у нее добрых чувств. Но получить подтверждение, что кто-то из них может быть причастен к смерти Анны Васильевны, – совсем другое дело. Будто коснулась рукой чего-то липкого и грязного. Она не одобряла решения Терновской передать наследство Настасье, но приняла волю покойной. Неужели Фудель и Лабушев, подозревая, что останутся с фотографией и самоваром, пошли ва-банк? Да, это на них похоже, отчаянные игроки…

Куда большим сюрпризом стала новость о чудовищном выигрыше. Агата подробно описала, как Фудель и Лабушев пожирали глазами счастливого игрока и как у Рузо случилась истерика. Мадам Львова стала спрашивать, что это за дама, которой улыбнулась удача. Агата не знала ее, но описала достаточно подробно, особенно платье и манеру держаться. Как может описать молодая женщина женщину в возрасте: критично, но метко, отметив старомодный платок на плечах. Главное, она заметила, что новая победительница рулетки играла точно так же, как Терновская: сделал четыре верные ставки. Только на zero не ставила.

Подозрения Агаты Кристофоровны окрепли. Она не стала высказывать их. Ей нужно было самой разобраться, а вовсе не для того, чтобы скрывать их от компаньона. Она предложила Агате заночевать, время позднее, но та наотрез отказалась. Заявила, что с утра собирается задать несколько вопросов мадемуазель Тимашевой. Тетушка резонно захотела узнать, что это за вопросы такие. Агата не стала скрывать: Настасья проболталась, что на рулетку 31 декабря их повезла Терновская. Теперь важно узнать подробности того вечера. Агата не сомневалась, что выведает все. После поедет к Пушкину и выложит карты на стол. Тетушка предложила не спешить: у них слишком мало доказательств вины Фуделя и Лабушева. Агата согласилась, про себя решив, что найдет другой предлог заехать к Пушкину. И, расцеловавшись с мадам Львовой, убежала в ночь.

Агата Кристофоровна погрузилась в размышления. Она видела перед собой ребус, в котором картинки могут иметь много смыслов, как в любом ребусе. Разгадкой был не приз в виде собрания сочинений классиков, а чья-то жизнь. Тетушка не верила в предчувствия, интуицию и прочую шелуху. Но тут она невольно ощутила беспокойство: описанная Агатой дама была слишком похожа на ее подругу. Чтобы та оказалась на рулетке, да еще и крупно выиграла? Решительно невозможно…

Снова и снова она начинала вертеть известные ей факты, складывая так и эдак, но ничего толкового не выходило. Ребус только запутывался. А если выходило, то такая чепуха, что и думать о ней не стоило.

Ближе к утру Агата Кристофоровна провалилась в тревожное забытье. Она очнулась и увидела на часах десятый час. Выпив кофею, мадам Львова собралась в сыск. Но ей стало неловко беспокоить племянника по пустякам. Сначала надо проверить самой. Сменив платье на дневное, она вышла на Тверской бульвар и поймала извозчика. Чтобы не терпеть от московских мостовых ледовые мучения.

Пролетка повезла ее к Арбатской части.

3

Рядом с креслом-каталкой стоял одноногий столик, на который в Москве принято ставить толстые китайские вазы в надежде, что фарфор устоит, а не превратится в осколки от локтя горничной. Здесь место вазы заняли чашка жидкого чая, блюдце с нарезанным яблоком, аптечный пузырек и граненая стопка с пипеткой. Пожилая дама куталась в медведя, но глядела довольно бодро. Насколько позволяли чепец и пенсне.

Пушкин старательно шлепал по паркету, чтобы его появление не испугало. Подойдя, он почтительно поклонился.

– А, это вы, Алексей Сергеевич, молодой человек из полиции, – сказала Медгурст с чуть заметной улыбкой. – Как приятно, что исполнили обещание и навестили старуху…

– Не причинил беспокойство?