Поль разваливался на глазах, это удручающее зрелище заставило меня включиться. Давно пора было.

– Идите по домам, вы совсем без сил.

– Я могу остаться на ночь, – предложил он.

– Ладно-ладно, Поль, пойди отдохни, – сказала сестра. – Я здесь переночую.

Я выпрямилась, готовясь выдержать атаку.

– Я вам очень благодарна, вы и так сделали достаточно для меня, для нас… Я не больная, которой требуется уход… Сейчас я лягу и попробую уснуть. Во всем виновата я, мне и расплачиваться, я не согласна, чтобы вы терзались из-за меня. Договорились?

Похоже, я была достаточно убедительной, потому что они почти не возражали. Перед дверью я обняла Анну, поблагодарила, попросила у нее прощения, а она шепнула, чтобы я не волновалась из-за родителей. “Я беру их на себя”, – добавила она. Она ушла к машине и оставила меня наедине с Полем, который все не решался уйти.

– Ты точно выдержишь одна? – спросил он после долгого молчания.

– Все будет хорошо.

– Посиди завтра дома.

– Ой, нет! Я приду на работу, в одиночестве без Ноэ я свихнусь.

– Ужасно, что я не смог ничего сделать. Господи, как же я злюсь на себя за это…

– Ты выложился по полной, Поль, что ты еще мог? Что он такого сказал? Что разбило тебе сердце?

Он ударил ногой в пустоту, шумно вздохнул, потом обернулся ко мне. Я никогда не видела его таким. Я ощущала страдание Поля почти физически, оно накрыло и меня, добавившись к моему собственному. Щемящая тоска еще усилилась.

– Выходит… вопреки всему, что я ему твердил из года в год, он продолжал верить, что я считаю его своим сыном… Да по сути так оно и было… А теперь он вбил себе в голову, что я врал ему с самого рождения и что я его не люблю… и никогда не любил. Он считает, что мне всегда было плевать на него.

– Это несправедливо, Поль. Ты же…

Он обнял меня, заставив замолчать, ткнулся лицом мне в шею и надолго застыл.

– До завтра.

Он быстро ушел, его автомобиль рванул с места. Не надо было его отпускать. Лучше бы он остался со мной, он нуждался во мне так же, как я в нем.

Я легла не у себя, а в спальне сына. Нашла засунутого за ночной столик плюшевого мишку. Первый подарок, который я, собравшись с духом, сделала своему ребенку перед самым его рождением. Тогда меня впервые уколола догадка о моей вине перед ним, и я сказала себе, что покупка мягкой игрушки ни к чему не обязывает. Он никогда не расставался со своим медведем, даже когда вырос. Мишка не отправился в кладовую вместе с другими игрушками, а прятался в укромном уголке его комнаты, чтобы не попадаться никому на глаза, но всегда оставаться рядом. Но не в этот раз. Отныне он навсегда задвинул медвежонка подальше. Как и меня, свою мать. Поэтому я прижала мишку к груди и забилась под одеяло Ноэ, вдыхая его запах. Было что-то животное в моем опьянении запахом его сна. Медленно тянулись минуты, уснуть я не могла, телу было напрочь отказано в отдыхе. Воображение вытворяло со мной невесть что, я слышала в доме шорохи и даже тихий звук гитарных струн. После полуночи телефон завибрировал. Паком.

– Я тебя разбудил?

– Нет…

Я перевела дух, мне стало чуть легче – наконец-то у меня появилась пусть и хрупкая, но все же связь с сыном.

– Как он?

Я представила себе Пакома в гостиной, с лампами, горящими только над книжными полками. Он сидит лицом к морю, и не важно, что за окном густая тьма. Паком говорил тихо и размеренно, как человек, рассказывающий историю. Он поведал мне, что Ноэ, стремясь забыть меня, засыпал его вопросами о Сен-Мало и корсарах. Паком утомил его, бесконечно водя по крепостным стенам и ступенькам к пляжу Сийон. Я ясно видела, как мой сын из последних сил мечется по песку, как он подбегает к стволам-волноломам и со слезами цепляется за них, чтобы не свалиться от горя и гнева.

– Он сильный, Рен. Твой сын крепкий. Он держится. И… он старается не обременять меня. Честное слово.

Я улыбнулась.

– Он помог мне приготовить ужин, нам даже удалось посмеяться. Пусть немного, но все равно ему стало чуть легче. Он расположился в бывшей моей спальне, я там жил, когда был в его возрасте. Перед тем как тебе звонить, я зашел посмотреть, как он там. Он уснул, не сняв наушники.

Я немного успокоилась. Паком отчасти развеял мои страхи, но мне еще сильнее, чем раньше, не хватало сына.

– Спасибо за все, что ты делаешь для него.

– Не благодари меня.

– А что Николя?

Паком что-то проворчал, не отвечая.

– Он знает, что Ноэ у тебя?

Долгое молчание соответствовало утвердительному ответу.

– Мы поговорили на повышенных тонах, а если быть точным, просто поругались.

Я была в ярости: за все в ответе Николя, из-за него Ноэ так страдает. И я вместе с Ноэ. К тому же Паком и Николя были не разлей вода, а теперь из-за нас с Ноэ между ними пробежала кошка. Меня бесконечно трогало, что Паком выступает в мою защиту и в защиту моего сына, но получалось, что я теперь виновата еще и в разрушенной дружбе.

– Не стоило тебе заниматься мной и Ноэ. Николя слишком важен для тебя.

– Не болтай глупости. С ним происходит нечто для меня непостижимое. Не узнаю его. А ты не зацикливайся на нем, ладно? Подумай о себе.

Мы замолчали, я вспомнила, как сегодня днем он держал меня в объятиях, я все еще чувствовала его губы на своих, слышала слова, на которые не сумела ответить.

– А теперь спи, и пусть тебе приснятся хорошие сны. – Я расскажу себе историю. – Он должен понять, о чем я.

Я представила себе, как Паком улыбнулся.

– Я тоже.

В его голосе прозвучала глубокая грусть. Грусть, которую я у него никогда не замечала, грусть, совершенно ему несвойственная. Он нажал на отбой.

Я просыпалась несколько раз за ночь, с болью вспоминая, в чьей я кровати и почему. Мне удавалось как-то унять тревогу лишь мыслями о Ноэ и Пакоме, которые спят под одной крышей. Только это утешало и успокаивало меня.

Наутро Паком прислал мне фотографию вида из окна, почти такую же, как раньше. Только на этот раз на ней был мой сын, стоявший спиной к объективу. Ноэ сел на мое место у стола и созерцал пейзаж. Его ангел-хранитель добавил к снимку подпись: “Он так похож на тебя”.

Следующие дни были странными. Я, как автомат, вставала, натягивала первую попавшуюся одежду, наспех закалывала волосы, не тратила силы на макияж и уходила с малоприятным ощущением, что такое уже когда-то было. Наплевательское отношение к своей внешности и отсутствие уважения к своему телу и к себе самой вернулись снова, так я себя вела во времена беременности. А потом Ноэ родился, и благодаря сыну мне захотелось нравиться, сын делал меня красивой. Теперь сына рядом не было.