«Наши будни заполнены реальными детьми, – подумал он, делая очередную затяжку, – а вечера, ночи и все выходные занимают предполагаемые, желанные и воображаемые дети».

Лукас склонил голову к плечу, чтобы лучше видеть соседскую буфетную, где старший ребенок – бледный, на редкость молчаливый парнишка лет десяти – стоял на лесенке, запустив руку в банку, возможно, с изюмом или шоколадным драже, когда услышал звонки телефона. Должно быть, звонила его сестра. Он знал, что она позвонит сегодня вечером.

– Это ты? – произнес он, приложив трубку к уху.

– Угадал, – ответила Клодетт, – слышу, что манеры твоих телефонных разговоров ничуть не улучшились.

– Да, – проворчал он, – не улучшились. Ради бога, что тебе нужно?

Она рассмеялась, такую реакцию он и ожидал.

– Хочу узнать о сегодняшних делах. Как все прошло?

Лукас глубоко затянулся сигаретой, прикидывая, что лучше ответить. Признаться ли, что они с Мейв провели целый мучительный час ожидания в палате перемещения эмбриона, безоконном помещении с тусклым светом, экономно порождаемым конусом лампы на столе врача? Мейв дрожала на кровати под тонким шерстяным одеялом – Лукас сам видел, как она дрожала от холода, или трепетного предчувствия, или от смешанных причин, – а врач подносил к свету рентгеновский снимок. Лукас выпустил дым в прохладный вечерний воздух Камбрии. Как извлечь суть огромной значимости сегодняшнего события, чтобы уместить ее в краткий телефонный ответ.

– В общем, – он стряхивает пепел, – прошло. Мы удержали два эмбриона.

– Ох, – она испустила громкий вздох. – Молодцы.

– Мы видели их.

– Что видели?

– Эти эмбрионы.

– Правда?

– Нам показали их на подвешенном к потолку мониторе.

Подсвеченные зеленым светом, эти эмбрионы парили над ними, как идеи, как божества: огромные, прекрасные, пугающие. Со своеобразной структурной геометрией, они напоминали разрастание мыльных пузырей или гигантские расцветающие бутоны. Лукасу хотелось воскликнуть: «Ах, привет, так вот вы какие!» Он подумал, что в жизни не видел еще ничего более изысканного и совершенного. Мейв вцепилась в его руку ожесточенной ледяной хваткой. Ему захотелось закрыть глаза в финальном, отчаянном желании, но он не посмел оторвать взгляд от экрана, от этих освещенных морских созданий, плавающих в их уютном водоеме. «Пожалуйста, живите, – мысленно взывал он к ним, – радуйтесь жизни, пожалуйста».

– Один из них, мы уверены, – сообщил он Клодетт, – настоящий живчик, явно будет победителем.

– Слава богу. Великолепно. Я едва не вывихнула пальцы, скрещивая их за вас.

– Это звучит не слишком утешительно.

– Не важно. На сей раз удача будет на вашей стороне, так и должно быть.

Он привалился спиной к стене сарая.

– Будем надеяться.

Она сменила позу, или кто-то рядом с ней что-то произнес.

– А ты где? – спросил он.

– Только что встала.

Типичный ответ его сестры: большинство людей не сумели бы расшифровать такого рода загадочную фразу Клодетт, но Лукас привык к ее загадкам. Ее ответ поведал ему, что она, вероятно, не дома, то есть, вероятно, укатила куда-то из Лос-Анджелеса, либо из Нью-Йорка, но не готова, однако, сказать, куда именно, и, следовательно, они с Тимо либо поссорились и она сбежала, либо у них мирная фаза и они скрываются вместе в каком-то ослепительном тропическом уединении.

Вновь раздался посторонний шум. Какое-то сопение. Такое ощущение, что она чем-то еще занята, что ее внимание разделилось. И вдруг он догадался.

– Как поживает мой племянник? – спросил он. – Как там… – он с трудом заставил себя вымолвить слово, которое они никогда не произносили, неиспользуемое сочетание букв, – малыш?

– Отлично, – резко бросила, словно щелкнула парой острейших ножниц. – Как вы там?

Ему хотелось попросить ее не отмахиваться от вопросов. Не пытаться умолчать о ребенке. Не притворяться ради него, что Ари не существует.

– Нет уж, – возразил он, изображая пылкую жизнерадостность. Веселый дядюшка: любящий, но далекий, участливый, но беззаботный. Ему почти удалось убедить самого себя. – Расскажи мне подробненько. Как он?

– Он… – Лукас догадывался, о чем она думает: «Что сказать? О чем не говорить? Какие выбрать слова?» – Он уже садится. Дорос до прикорма. У него твои глаза.

– Ого, – оценил Лукас.

– И волосы начали виться. По существу, он твоя маленькая копия.

«Достаточно, – хотелось ему сказать. – Еще немного, и я перестану радоваться и буду уже просто терпеть. Еще немного подробностей, и я почувствую себя несчастным. Следом придет уныние, потом отчаяние».

Но Клодетт прекрасно понимала его. Бог знает, как ей это удавалось, но удавалось. Лукас любил ее за это, свою сестру, любил за способность к быстрым переменам, за рассказы о письме, полученном от их матери, о сценарии, предложенном ее агентом.

– Ладно, – внезапно сменила она тему, – сколько должно пройти времени до того…

– Как мы выясним, удалась ли наша затея?

– Да.

– Четырнадцать дней.

– Да уж, долговато.

– Еще бы. Целых две недели ожидания.

– Чем ты собираешься заняться? У тебя есть какие-то планы?

– На грядущие две недели? – Лукас немного подумал. – Не спрашивать Мейв каждые пять минут, не появились ли у нее новые симптомы. Не таскаться за ней в сортир, проверяя, все ли в порядке. Не названивать доктору. Просто затаиться, подозреваю, держать пальцы скрещенными и не сильно раскатывать губу. Работы сейчас не особо много, все-таки зима, поэтому мы подумали, что можем…

– Разве вам не хотелось бы отправиться в путешествие? – прервала его Клодетт.

– Путешествие?

– Небольшая перемена обстановки. Для вас обоих. Со мной.

– Ты имеешь в виду Лос-Анджелес?

– Нет, не Лос-Анджелес. Другое местечко.

Лукас улыбнулся, затягиваясь сигаретой.

– Ладно, – сказал он, – выкладывай. Где ты?

* * *

Лукас и Мейв пребывали в ожидании, стоя на гравиевой дорожке около строения, похожего на коровник, который служил в этой глуши аэропортом. Поставив на землю рюкзак с вещами, он поглубже натянул на голову шапку с ушами; Мейв зябко поежилась в своей непромокаемой теплой куртке. Прямо навстречу им дул пронизывающий ветер; со свистом потрепав ветви стоявших вдоль дороги деревьев, он накинулся на застежку куртки Лукаса и с каким-то явно язвительным удовольствием влепил ему по щекам завязками его же шапки.

У Лукаса тоскливо засосало под ложечкой в предчувствии того, что это путешествие обернется очередным провалом, одной из неудачных затей Клодетт; он подозревал уже, что его собственное здравомыслие дало ужасный сбой, побудив согласиться на поездку. Такое ощущение слишком хорошо знакомо ему с детства, благодаря тем многочисленным приключениям, в которые втягивала его сестра, завлекая игрой, как своего соучастника, поручая сделать или попытаться найти что-то, и уже на полпути к цели Лукасом обычно овладевало смятение и раскаяние: как же ей удалось убедить его, что это была хорошая идея? Насколько тяжким окажется наказание? Устройство канатной дороги из окна спальни на землю. Наведение самодельного моста через разлившуюся речку. Спасение раненой птицы, застрявшей в верхней развилке дерева. Использование матраса матери в качества физкультурного мата для смягчения приземлений после кульбитов с подоконника.