– И что?

– Думаю, что нам стоит навестить леди Макгроу и задать кое-какие вопросы. Мы летим в Эдинбург.

Пригород Лондона. Наши дни.

Мятлев

Нужный дом таксист нашел сразу. Мятлев вышел из машины и поправил на плече дорожную сумку.

Позвонил в калитку. Навстречу ему вышла молодая женщина в ярко-желтом сари. Ее темные глаза внимательно смотрели на гостя.

– Хэллоу! – раскатисто произнес он. И посмотрел на бумажку, которую вынул из кармана брюк. – Мне нужен Майкл Давидовски.

Его английский все еще был хорош.

Женщина кивнула.

– Я вас провожу. Он вас ждет.

По обе стороны небольшой дорожки тянулась аккуратно подстриженная трава. А около самого крыльца росли две туи. Он поднял глаза и чуть не ахнул. На крыльце у двери стоял его отец. Опирался на палку и смотрел на него с улыбкой. Без сомнения, это был он – исхудавший, постаревший… Но он!

Мятлев стоял и не верил своим глазам. Голос внезапно сел, стало трудно дышать.

– Папа… – проговорил он, все еще не веря, но чувствуя…

Он смотрел и не мог наглядеться. Перед ним был старик, которому уже перевалило за девяносто, его отец, которого он все эти годы считал погибшим.

Лицо, покрытое морщинами, лоб выдался вперед, волос почти не осталось… И тонкая, усохшая рука. Вот эта рука и умилила его больше всего.

– Соня! – махнул рукой отец, женщина подкатила ему коляску, в которую он рухнул.

Мятлев не помнил, как вошел в дом, дверь за ним закрылась.

– Папа… – всхлипнул он, и слезы вдруг полились градом.

Он плакал и не стыдился своих слез…

– Папа, – он подбежал к нему и, присев, уткнулся в колени. – Папа…

Отец погладил его по лицу.

– Папа, ну как ты мог?

– Как мог? Это долгая история… И у меня не было выбора. Ты голоден?

– Нет.

– Это неважно. Соня приготовила очень вкусный обед. Так что поехали в гостиную. Все уже накрыто.

Улыбчивая индианка в национальной одежде помогала им за столом.

– Это Соня! Прошу любить и жаловать. Моя домомучительница, она же домоправительница…

Соня сверкнула белыми зубами и спросила:

– Нужна ли я вам еще?

– Иди, я тебя позову, если что, – пообещал отец. – А так мы мужики не гордые, сами справимся…

Соня рассмеялась и ушла, упорхнула из гостиной.

Мятлев огляделся. Гостиная была выдержана в серо-голубых тонах, высокие стулья со спинками, посередине – овальный стол, на котором стояли закуски и курица в нежно-золотистом соусе.

– Соня готовила. По-индийски. Ешь, сынок, ешь…

– Да мне не до еды, – честно признался он. – Как вообще это могло случиться?

– А ты хотел два, нет, три трупа? – спросил отец, сердито сверкнув глазами. – Ты хоть соображаешь, что творится?

Голос у отца был уже не тот – не зычно-громкий, а тихий, он царапал, как заезженная пластинка. Иногда из горла вырывалось сипение. Старость!

– Тебе девяносто один? – машинально сказал он.

– Точно.

– Так мы еще твой очередной юбилей справим.

Отец ничего не ответил.

– Как Люся?

– Она в монастыре, после смерти мужа.

– Я знаю. Грехи за всех нас замаливает. Хорошая девочка! Славная, никогда не капризничала. Ты мог разбушеваться, потопать ногами. Люся – никогда. Даже когда родилась, не заплакала. Ангелочек!

– Пап, но почему ты…

– Такое время было, – перебил отец почти сердито. – Ты уже в курсе, что мы работали по «Кеннеди». Нити тянулись на самый верх. Это был «заговор века». Все, кто имел хоть какое-то отношение к той информации, фактически были обречены… Время от времени кадры разведчиков трясут и перетрясывают, как колоду карт… Ближе к середине семидесятых запахло жареным. Собирались создавать новую комиссию по делу Кеннеди. И в семьдесят девятом конгрессом США она была создана. Мы поняли, что всех будут трясти по новой. И нужно исчезнуть. Пока не поздно…

– Но я же видел тебя… усопшего. Твой шрам на левой руке. По нему я тебя и опознал.

– Это был не я. Другой человек. Уже умерший…

– Поэтому тело и не могли так долго найти? Все было подстроено?

Отец кивнул.

– Шрам специально сделали, чтобы ты и мог по нему опознать. Так надо было…

Отец замолчал, а потом продолжил:

– Я все обдумал, Игорек… – и это «Игорек» резануло по сердцу, а потом растеклось, заныло в груди. Он опустил глаза и уставился на скатерть.

– Наша мама, царствие ей небесное, умерла! Люся была замужем, ты уже стоял на ногах. Во всяком случае, определился. А я… – отец закашлялся. – Я должен был исчезнуть вместе со всеми документами. Чтобы сохранить их. Постепенно в рядах разведчиков тоже назревал своего рода переворот. Старые, еще сталинские кадры отстраняли от власти. Несмотря на их заслуги. А ты знаешь, что такое агентура? Как трудно вырастить настоящего разведчика-нелегала! К власти постепенно приходили не то чтобы дилетанты, но… – отец замолчал, покачал головой. – Непосвященному человеку это понять трудно. Но мы, костяк группы, работавшей по Кеннеди, приняли решение о моем исчезновении. Так было нужно. И об этом знал очень ограниченный круг лиц…

– Корин знал.

– Да, а о большем тебе знать не следует.

– Я работал над материалами по «Кеннеди». Над теми, что остались, что были в пользовании… – Он внезапно похолодел. – Но ведь были и… другие?

– Были, но потом исчезли. Мы решили оставить их себе, чтобы манипуляторы от политики не могли ими воспользоваться.

– Но почему?

Отец откинулся в кресле. Разговор давался ему с трудом. Дыхание участилось.

– Пап! Тебе нужно отдохнуть!

– Да, маленькая передышка не повредит. Поехали в сад. Будь добр, отвези меня…

Сад был небольшим. Цвели розы разных оттенков – бледно-желтого, розового, багряного, белого.

– Это Соня насажала. Старалась… – кивнул отец. – Я тут частенько отдыхаю. Вспоминаю прошлое. Думаю о тебе, о Люсе… о Наташе… Моей дорогой Наташе, такой хорошей жене, матери моих детей… Жизнь пролетела как одно мгновение. Как это ни банально звучит.

Отец прикрыл глаза, приложил руку к груди. Казалось, он задремал, но вдруг заговорил:

– Ты спросил – были и другие материалы? Я тебе отвечу – были. У меня – самый полный комплект материалов по этому делу. Все, что нам удалось нарыть…

– Пап! Я же работал над этими, общался с Кориным. Я увлекся этим делом. Кто такой «Алекс»?