Замах. Бросок. Плеск. Все предсказуемо. Макаса швыряла в воду камешек за камешком, камешек за камешком, пока не унялось тягостное нытье в животе, а к глазам не перестали подступать слезы. Казалось, будто те дни на «Волноходе», с Арамом и Грейдоном, отступили в прошлое на целую тысячу лет, утратили осязаемость; будто все это – и ветер в лицо, и соленый морской воздух в груди – ей просто пригрезилось. Да, жизнь на корабле была нелегка, но в ней, как и в камешках, отправлявшихся в воду, имелся определенный ритм, своя система: каждый день одни и те же работы, одни и те же мозоли от такелажа, одна и та же еда, одни и те же матросские песни…

Вот почему она терпеть не могла неожиданностей. К чему ей знать, что Уолдрид – ее отец? Что от этого изменилось? Да ничего! Сама она выбрала в отцы Грейдона Торна, а остальное сущая ерунда. Подумать только: Уолдрид – ее родня!

Макаса со смехом сплюнула в воду.

– Он работал на Малуса, – прикрыв глаза, прошептала она. – И мог нас убить. И хотел нас убить.

Но все-таки ведь не убил! А когда Дрелле грозила гибель, пытался спасти ее. И искренне возмущался поступками Малуса, и, несмотря на строптивость, принес немало пользы с тех пор, как принял их сторону… но в самом деле довериться ему Макаса себе не позволяла. А не напрасно ли?

Нет, не напрасно. Он – враг. Да, был полезен, ну и что? Уолдрид добровольно служил Малусу, а этой черной отметины не смыть никогда и ничем. Хотя, с другой стороны, он явно старается чему-то ее научить, вылепить из нее лучшего командира… «Теперь понятно, – подумалось ей, – отчего он так интересовался моими решениями». Должно быть, давно уже знал. Глупо-то как…

Да, именно. В эту минуту Макаса чувствовала себя полной дурой. Она-то думала, будто сильна и умна, а Рейгол Уолдрид все это время докапывался до истины, увязывал факты с фактами, ждал, наблюдал, не удастся ли ей обо всем догадаться самой?

Не удалось, и теперь… теперь ей осталась только растерянность да пустота на душе.

Грейдон – отец, выбранный ею самой. Кем же тогда выходит Уолдрид?

Досадной помехой, появившейся в самый неподходящий момент. Им еще предстоит отыскать последний осколок, от которого будто бы зависит судьба всего Азерота, и Грейдон с Арамом тоже еще не найдены. Победа в виде пещеры, Телагоса и осколка, охраняемого им пуще глаза, начала меркнуть. «Да, этот всплеск радости оказался недолгим», – со вздохом подумала Макаса, швырнув в воду еще камешек.

Убегая, она прихватила с собою Арамов блокнот, но сейчас, в темноте, рисунков было не разглядеть. Внезапно ей сделалось ясно: не рисунки ей нужны – сам Арам. Брат, точно так же оставленный одним отцом и отыскавший наставника и утешителя в другом человеке, повлиявшем на его характер куда сильнее, значительнее, чем родная кровь. Может быть, и Арам, впервые попав на борт «Волнохода», испытывал к Грейдону те же чувства? Стоило ей начать разбираться в собственных чувствах к Уолдриду – Арамова злость и обидчивость в первые дни плавания показались вполне объяснимыми.

Темнело. Вскоре вдали, в деревушке, замерцали огни. Бревенчатые домики с красными крышами и светом за окнами казались такими уютными, гостеприимными, но Макасе хотелось лишь одиночества. Отряд даром тратил время. Она даром тратила время. Путешествие в Приозерье было нужно вовсе не только затем, чтобы доставить письмо и отыскать осколки – оно оказалось мостом, снова соединившим Макасу с Арамом, где бы тот ни находился. В путь по следам Алмазного Клинка они вышли вместе, вместе его и закончат. Это она обещала – и себе, и ему.

Все мысли вновь устремились к странным рисункам Арамара. Скала, пещера, дракон, клочок травы с отпечатками ног у подножия дерева, ствол шахты…

«Ствол шахты».

Макаса уставилась в воду. Отражение звездного неба, серпиков лун… а больше ничего. Вода казалась безукоризненно гладким – ведь камешки больше ее не тревожили – черным стеклом. Край старой каменоломни. Ствол шахты… Похоже, все правильно. Макаса была уверена: рисунки Арама – вовсе не бессмысленные каракули, нет. Все это тоже волшебство, магия, будто бы случайные видения, на самом деле таящие в себе много большее.

Слушай, Макаса.

Голос Света расколол мысли надвое, и Макаса, зажмурившись, схватилась за голову.

Слушай меня, Макаса, и слушай саму себя.

Хорошо, хорошо, но как же тут быть? Каменоломня затоплена, а значит, до шахтных стволов, где может лежать осколок, не доберешься…

Поднявшись на ноги, пристально вслушиваясь в вечерний стрекот сверчков, в гудение мошкары над озером, в отзвуки музыки, доносящейся из деревенской таверны, во внутренний голос, велящий поверить, оставить сомнения, Макаса вновь устремила взгляд в темное зеркало вод.

Письмо Арама привело их сюда, а затем его рисунки послужили окошком в замыслы Грейдона. Невыносимый, или нет, Телагос оказался прав.

Их судьбы были накрепко связаны одна с другой и с этим самым местом.

Слушай себя.

В воде зажглась новая звезда, но не серебристая – золотая. Горела она все ярче и ярче. Нагнувшись, Макаса нащупала камешек и бросила его в воду, поближе к новой звезде. Рябь всколыхнула все прочие звезды, но только не эту, не золотую. Осколок! Вот он, сияет ей из глубины каменоломни!

– Твои друзья начали волноваться.

Сердце в груди так и екнуло. Едва не свалившись в воду, Макаса обернулась и встретилась взглядом с Телагосом. Его волосы мерцали, точно серебро звезд над головой. С ленцой подойдя к Макасе, он склонился над краем обрыва и взглянул в воду.

– Вот совпадение так совпадение, – пробормотал Телагос, увидев то же, что и она.

– Нет, – возразила Макаса, искоса взглянув на него. – Это судьба. Это все Голос – он и привел меня сюда, к последнему из осколков. Должно быть, осколок там, в шахте, на самом дне каменоломни, как нарисовано у Арама, вот только достать его… Ты, случаем, Мурчаля в поясе с собой не принес?

– Для этого он слишком скользок. Однако…

Телагос поднял руки, прикрыл глаза, лицо его разом обмякло, а воздух вокруг загудел, наполняясь магической силой.

Осколок на дне каменоломни помутнел, словно бы заслоненный чем-то полупрозрачным. В следующий миг от него потянулся наверх, сквозь толщу воды, узенький ледяной туннель, а осколок устремился вперед по замерзшей трубе и взвился над озером. Со смехом поймав его, Макаса отряхнула находку от ледяной воды и тут же почувствовала, как от кристалла веет теплом. Остальные осколки, хранившиеся в ее поясном кошеле, задрожали, тоже начали нагреваться, один за другим выскользнули наружу и бросились к блудному брату наперегонки. Последняя часть… В благоговейном молчании смотрели Макаса с Телагосом, как разрозненные осколки, влекомые невиданной ослепляющей силой, сходятся воедино, разом вспыхивают и сплавляются в дивный клинок – целый, без единой щербинки.

С негромким «тинь» клинок упал в траву у ног Макасы.