Сегодня западная цивилизация утратила связь с землей. Мы просвещенное, индустриальное общество — люди науки и технологий, и наше восприятие действительности в основном базируется на здравом смысле и рациональности. В последние несколько сотен лет, начиная с трудов Декарта, Спинозы и других философов эпохи Просвещения, западная культура становилась всё более светской. Если у наших предков религия и следование культам занимали почти всё время жизни, то сегодня ей отведена отдельная сфера. «Современный человек, — пишет Элиаде, — забыл о религии».

Когда мы переступаем порог пещеры, на рациональном уровне мы, конечно, не верим в то, что покидаем земной мир и вступаем в обитель духов. В то же время мы идем буквально по стопам тех, кто верил в это. Мы опираемся на те же уступы, что и наши предки, мы нагибаемся, лезем и ползем, слышим эхо наших голосов и согреваем каменную стену своим дыханием — точно так же, как и они. На нашем пути в темноту мы невольно повторяем прежние ритуалы, иногда следуя древней «хореографии» каждым малейшим жестом. У нас то же тело и тот же разум, что и у наших предков; поэтому сегодня мы испытываем те же ощущения — тайны, волнения, потрясения, — что когда-то испытывали они. Наш рациональный ум объясняет эти переживания — с оглядкой на законы физики, доведенные за последние десятилетия до идеальных формулировок, — сменой биоритмов, активацией или подавлением различных частей нашей нервной системы. И всё же в глубине души, несмотря ни на что, мы ощущаем трепет. «Нет сомнений в том, что, когда мы находимся в темноте пещеры, — рассуждала Холли, — в нас что-то меняется. Мы оказываемся лицом к лицу с собой и можем взаимодействовать с миром так, как никогда прежде».

В процессе эволюции религии, как писал Роберт Белла, «ничто не теряется». В ходе истории мы формулировали новые философские и религиозные идеи, однако базисные структуры древних верований никуда не исчезали; они сохранились в потаенных уголках нашего сознания. Не исключено, что наша связь с пещерами является самой универсальной, фундаментальной, а возможно, и первозданной религиозной традицией. Она оставила в нас ощутимый след. Мы можем считать себя современными, цивилизованными, просвещенными, но стоит нам спуститься в пещеру — и мы чувствуем, как в нас шевелится что-то первобытное. Начинает работать древняя мышечная память, включается интуитивный, животный режим существования, — и столетия рациональности, науки, эмпиризма (по историческим меркам — весьма короткий период) мгновенно сметаются инстинктом и эволюционной адаптацией, действовавшими сотни тысяч лет. В пещерной тьме, писал Сенека, нельзя не почувствовать, как «душу охватывает религиозное беспокойство». Даже самый рациональный, самый закоренелый и убежденный атеист, вступив в «темную зону», понизит голос до шепота: где-то в подсознании он ощутит трепет, масштаб, тайну и признает, что это место священно. Возможно, мы больше не проводим в «темных зонах» пещер религиозные ритуалы и не помним уже возносимых когда-то церемониальных молитв, но в глубине нашего сознания живут их отголоски, как живет и интерес к древней космологии. «Некая форма оказывается источником первых грез и дает им направление», — писал Башляр[83].

«Всё это не исчезает в одночасье», — сказала Холли, улыбаясь в темноте. Мы больше не говорим о тверди, о небесных сферах, как наши предки в древности, однако, по словам философа Анри Лефевра, мы по-прежнему верим, что подземный мир — место силы, «населенное магическими и религиозными существами, добрыми или злыми богами и богинями, связанное с миром надземным и подземным (царством мертвых) и подчиняющееся таким формальностям, как обряды и ритуалы». Каждый год шесть миллионов христиан совершают паломничество в город Лурд на юго-западе Франции, где в составе процессии спускаются в полумрак небольшого грота: однажды юной местной жительнице здесь явилась Дева Мария. Тысячи паломников ежегодно посещают остров Стейшн на озере Лох-Дерг в Ирландии, чтобы обойти место, где Господь открыл святому Патрику пещеру. Почти в каждом европейском храме, прямо под церковными скамьями, где люди преклоняют колени во время мессы, находится сокровенное пространство — скрытое от глаз, но сохранное, — где в древности приобщались к тайнам Земли.

За сотни тысяч лет наша сильная и загадочная связь с подземным миром не ослабла — и не ослабнет никогда. Мы всегда будем ощущать еле заметное свечение, исходящее из подземелий мира: оно может быть зловещим или чарующим, но всегда — неотразимым. Джордж Стейнер писал о тайном «трансцендентном присутствии в ткани мироздания», и лучше всего под эту характеристику подходит подземный мир. Как прежде — наших далеких предков, он всегда будет притягивать нас за счет едва различимого, но такого человеческого желания выйти за рамки обыденной, упорядоченной реальности и прикоснуться к чему-то большему, чем мы сами. Охотники и собиратели эпохи палеолита, пробиравшиеся при свете факелов в глубину пещер на четвереньках, городские исследователи, гуляющие по катакомбам, пешеход в Нью-Йорке, заглядывающий в открытый уличный люк, — всеми в глубине души движет единый порыв.

Мы находились на исследовательской станции, и уже пора было расходиться. Пожелав Холли спокойной ночи, я забрался на двухъярусную кровать и некоторое время лежал без сна. Прислушиваясь к легким, как вздох, порывам ветра, спускающимся с холмов, я размышлял. Я понял, что все почитатели подземелья, в чьей компании я проводил свои исследования, или те, которыми мне оставалось лишь восхищаться через века, были так или иначе искателями трансцендентного присутствия. Мишель Сифр, пытавшийся побороть собственные биологические ритмы в «темной зоне»; REVS, тайно создававший произведения искусства в недрах города; Уильям Литтл, устраивавший ходы у себя под домом, словно пытаясь прорыть путь в параллельное измерение; Джон Клив Симмс, искавший живые существа внутри Земли; Надар, запечатлевавший невидимые уровни Парижа; Стив Данкан, шагающий по руслам древних рек в беззвучной темноте. Все эти люди спускались в подземелье в поисках тайны; они стремились вырваться за пределы повседневной реальности. Засыпая, я видел Гермеса, «общего предка» подземных искателей, который беспрепятственно скользил между потусторонним и посюсторонним миром, имея возможность зреть незримое.

Из Белиза я проследовал длинным маршрутом на север — по разбитой дороге на ночном автобусе, затем на минивэне, подпрыгивающем на ухабах, затем на внедорожнике с пожилым водителем по имени Хорхе — через границу с Мексикой, пока не прибыл на усеянный пещерами полуостров Юкатан, где однажды днем, под дрожащим солнцем, отправился ко входу в Баланканче и встретил там Умберто. Ему было за семьдесят, но мужчина всё еще походил на свою старую фотографию, где он ползком передвигается по пещере: узкоплечий строгий юноша, волосы уложены в идеальный помпадур.

«Мальчишкой я долгими часами сидел именно на этом месте», — рассказывал он, доброжелательно глядя на меня. Позади него был вход в пещеру: когда-то ее скрывал дикий папоротник, а теперь место было прекрасно оборудовано для посетителей, и к железной двери вели мощеные ступени.