Со стороны казалось, что она крепко стоит на земле. Узнав, что муж завел любовницу, Элизабет со своей мамой ворвалась в дом развратницы, немного постреляла из револьвера и оштрафовала мужа на сто тысяч. Но душа ее изнемогала от страданий за расу и веру, которым грозили погибелью коммуно-жидовские бесы. К 1931-му ее нервы настолько истончились, что доктор прописал срочную перемену обстановки. Путешествия ей всегда были в радость: она объездила с мужем Европу, добилась аудиенции у папы.

Выбору Диллинг нельзя не подивиться. Где бы вы думали, она решила поправить нервы? В СССР, натуральном аду земном. Поездку она пережила, но описала ее именно как нисхождение в ад. Жизнь даже в Москве и Ленинграде на пике индустриализации и коллективизации была тяжела, но, читая Диллинг, понимаешь, что на любое бытовое уродство – беспризорников, клянчащих сигареты, разбитые дороги – она смотрела через исполинскую лупу. А атеистической пропагандой – по ее словам, Христа в СССР изображали как каннибала и эксплуататора, – мазохистски упивалась.

Ужаснее всего для нее были не хлеб и огурцы, от которых болел желудок, а «сексуальное равенство», огромный нудистский пляж в Москве (он производил неизгладимое, как правило, положительное впечатление на американских гостей столицы), ясли, общие кухни в домах-коммунах, контрацепция, аборты. Коммунизм – это «атеизм, сексуальная дегенерация, разрушенные дома и классовая ненависть».

Один еврей тайком показал ей карту США, отпечатанную в предвкушении скорой советской оккупации: города на ней поименованы на русский лад.

В жизни Элизабет будут и счастливые путешествия. В Германию, где она побывала по пути в СССР, Диллинг вернется в 1938-м как гость рейха.

Германский народ при Гитлере доволен и счастлив. ‹…› Не верьте россказням, отрицающим великое благо, которое сотворил для своей страны этот человек. ‹…› Лично я возношу хвалу богу за сопротивление, которое Германия оказывает коммунизму.

К чести Диллинг, она умела признавать ошибки, после войны пересмотрела отношение к Гитлеру и скрепя сердце признала в 1954-м, что фюрер оказался не посланцем небес, а евреем на содержании у мирового еврейства.

Очень понравилось Диллинг (1938) и в Испании, на франкистской территории. После падения республики она вернулась в Пиренеи (1939): ее потрясли казематы, в которых коммунисты терзали свои жертвы, и соборы, «разрушенные красными с тем же сатанинским, жидовским ликованием, которое они продемонстрировали в России».

Диллинг смонтирует и будет показывать на своих лекциях фильм «Красные камеры пыток» (1938). Обнаружив, что никто не верит в ужасы, свидетелем которых она была в СССР, Диллинг решила «пробудить» Америку. Начала она лекторскую карьеру на приходском уровне, но слух о воительнице разлетелся по стране. Ее поддержали «Американский легион» и «Дочери американской революции». В 1932-м вышел ее первый сборник статей «Красная революция. Хотите, чтобы такое же случилось у нас?»

В 1933-м на нее снизошло знание, что делать: инвентаризировать, сосчитать, поименно назвать врагов, плетущих «красную сеть». Полтора года по восемнадцать часов в день она читала и выписывала имена и названия, названия и имена, читала и выписывала, выписывала и читала. Своего рода самоистязание, подвиг веры: читать-то приходилось то, что она не выносила до рвоты: коммунистические газеты и брошюры.

Бедные ее нервы. Неудивительно, что, когда ее через несколько лет пригласят в Чикагский университет, Диллинг, зайдя в аудиторию, обведет студентов глазами и вымолвит: «Вы все – морские свинки Сталина».

Открывалась «Красная сеть» подборкой статей Диллинг, но главным были списки примерно 1 300 «коммунистов, радикальных пацифистов, анархистов, социалистов и членов ИРМ» и 460 «подрывных организаций» – обществ дружбы, комитетов помощи и прочих культурных связей.

Список персоналий кажется перечнем действующих лиц пьесы абсурда.

Исходя, очевидно, из принципа «мертвые хватают живых», Диллинг внесла в него покойников: Либкнехт, Луначарский, Коллонтай, почему-то Фрунзе. Их шеренгу возглавил злосчастный Николай Ленин, извлеченный из протоколов Овермена.

Два Лафолетта – живой и покойный, отец и сын. Страстный изоляционист сенатор Най. Махатма Ганди и Рабиндранат Тагор. Фрейд: его Диллинг ненавидела эксклюзивно за то, что он называл религиозные представления иллюзиями. Через несколько лет, когда Генри Форд поручит ей проверку «своих» учебных заведений, она первым делом выкорчует из библиотек «фрейдистскую дрянь».

Их присутствие (как и Эйнштейна, Бернарда Шоу, Генриха Манна, Герберта Уэллса) можно объяснить. Но как, ради бога, попал в большевики Чан Кайши, восемь лет как вырезавший компартию Китая?

Шервуд Андерсон, Драйзер, Дос Пассос, Синклер Льюис, Синклер и Стеффенс – обязательная часть программы (озадачивает Торнтон Уайлдер). Фотограф Маргарет Бурк-Уайт виновна и в браке с Колдуэллом, и в поездках на стройки пятилеток.

В области зрелищных искусств улов скуден. Острый глаз Диллинг не пропустил Орница: «называет себя атеистом», поддерживал Фостера, состоит в Комитете помощи политзаключенным и Комитете помощи бастующим шахтерам в их борьбе с голодом.

Названы Ленгстон Хьюз и Ларкин, еще не переехавшая в Голливуд, драматурги Оррик Джонс, Мелвин Леви, Элмер Райс. Диллинг с тревогой отмечает, что пулитцеровский лауреат Сидни Ховард «часто бывает в Голливуде». Участием в «Международной рабочей помощи», Комитете помощи жертвам войны и фашизма и Общества культурных связей с Россией скомпрометирована 35-летняя Ева Ле Галлиенн: пионер американского репертуарного театра, исповедница Искусства в пику презренному шоу-бизнесу, незабвенная Гедда Габлер. В 1934-м на нью-йоркской сцене правит бал агитпроп, и она кажется реликтом далекого прошлого. Но после войны КРАД подтвердит подозрения Диллинг: «Гедда Габлер» попадет в списки.

В общем, «Красная сеть» подтверждает скромность (до степени неразличимости) красной прослойки в Голливуде. На взгляд Диллинг, все гораздо серьезнее.

* * *

Три имени, в первый и последний раз встречающиеся в списках коммунистов, – как три выстрела.

Алла Назимова!

Сергей Кусевицкий!

Леопольд Стоковский!

Стоковский не без греха.

В январе 1934-го на вечере, посвященном десятилетию со дня смерти Ленина, руководитель Филадельфийского оркестра дирижировал «Одой Ленину» Александра Крейна. А два месяца спустя взял да и включил в программу концерта для юношества «Интернационал». «Американский легион» энергично возмутился. Стоковский удивился: хотя «Интернационал» – советский гимн, его исполнят в оригинальном варианте, на французском языке.

Зал радостно подпевал.

По меркам 1934 года – тем более послевоенным – это гарантировало волчий билет. Но Стоковского никто никогда не тронул, даже по горячим следам. Назавтра после концерта The Pittsburgh Press писала с нежной усмешкой:

Как ни странно, никакие последствия, предсказанные филадельфийскими суперпатриотами, не материализовались. Даже здание Independence Hall не сдвинулось с места от исполнения в городе коммунистической песни.