Сталинградским тракторным возились. Сперва не мы им владели, а он нами.

Алексей Петрович вспомнил давний спор Николая с Плетневым и поинтересовался:

— Значит, это правда, что там не все сразу получилось?

— Да, не сразу. Один американский инженер сказал нам: «Завод-то вы построили, такого завода в Америке у нас нет, но я очень сильно сомневаюсь, что вы его пустите. Не хватит сил. Лучше вы наймите у американцев людей, которые вам этот завод пустят». Но ничего, пустили. Я сам наблюдал, с каким видом рабочий смотрел на конвейер, с которого сходил первый трактор. Так смотрел, словно ждал не машину, а сына-первенца.

— Понимать надо! — восхищенно проговорил мастер.

Собираясь уходить, Орджоникидзе спросил:

— Давно здесь живете?

— С первого дня.

— Нравится?

— Уезжать не собираюсь. Прижился. Да и кое-что нажил.

— Алексей Петрович у нас богатый! — сказал Ленька Наугольников, выглядывая из-за чужого плеча.

— Богатый? Еще бы!

И мастер обвел рукой все вокруг. Орджоникидзе невольно проследил за его взглядом, окинувшим огромную строительную площадку — от желтой вершины рудничной горы, окрашенной голубоватой дымкой, до огромных сверкающих металлом громад, среди которых построивший их человек мог легко затеряться, и сказал:

— Верно, Кремнегорск — собственность рабочего класса. Но вы не очень-то гордитесь, не присваивайте себе. Вся страна помогла вам строить завод, страна вам ни в чем не отказывала. Этого ни один кремнегорец не должен забывать.

И Серго Орджоникидзе крепко пожал руку Алексею Петровичу.

Ночь.

Последняя проверка. Все ли готово? Оживут ли металлические узлы?

Первый час ночи, а в цехе так много людей… Нечаев пытался быть строгим, отправить домой того или другого, но ничего не выходило. В самом деле, попробуйте-ка прогнать вот этих двух. Они давным-давно закончили смену. Но цех стал им родным домом. Они проводят здесь все дни. Здесь познакомились. Здесь подружились. Он держит ее руку в своей руке, кивает в сторону последнего пролета, где за скрещениями металлоконструкций видно ночное небо. Там, за переплетами стальных креплений, их рабочее место. Там они оставили то, к чему вернутся завтра на рассвете.

— Привет, Евграф Артемович! — кричит парень.

— Здравствуйте, — говорит девушка. — Пришли посмотреть свою работу…

Как же он прогонит их после таких признаний?

Нечаев здоровается, удивленно пожимает плечами.

— Что это так много народу сегодня?

— А вы как будто не знаете? — улыбается девушка.

— Еще больше будет! — весело уверяет парень. — К утру ближе.

Нечаев машет рукой, идет вперед.

Прямо на него бежит Ленька Наугольников.

— Куда? Ступай домой.

— Так ведь я, товарищ начальник…

Нечаев знает, что Ленька, несмотря на громоздкость монтируемых механизмов, несмотря на их сложность, умеет хорошо подогнать одну деталь к другой. Он работает вместе с Алексеем Петровичем, пролезает в любую щель, куда не мог бы проникнуть большой и с виду нескладный бригадир Егорычев. Иные детали бывают во много раз больше самого Леньки. Сперва он робко оглядывает их, потом, когда прилаживает к месту, смотрит на них уже совсем по-другому, сверху вниз, не умея скрыть мальчишеской гордости.

Нечаев улыбается, спрашивает:

— А мастер где?

— На площадке! Давно там!

Да, конечно, место старого монтажника там, на главной площадке управления блюминга.

Нечаев тоже идет туда. Идет и глядит вокруг.

Цех высокий. Перекрытия отдают еще свежестью железа, поблескивают крепкими шрамами электросварки. Стены кирпичные, розоватые. Много простора, особенно в той части, где расположены ножницы для резки блюмсов. Но эти простор и свежесть, эта новизна не из тех, к которым еще не успели прикоснуться. Нет, цех живет. Во втором его корпусе видны отблески пламени и слышен шум гигантского по силе мотора. А здесь, где расположено главное оборудование блюминга, заканчивается проверка монтажа перед опробованием.

Вот Нечаев уже на площадке управления, среди строителей. Алексей Петрович беседует с бухгалтером строительства блюминга, худощавым стариком с клеенчатым портфелем под мышкой.

Монтажник и бухгалтер давние приятели.

— Голуби теперь путаные, — замечает бухгалтер.

«Почему голуби?» — думает Нечаев и вдруг видит: под высоким потолком нового цеха вспорхнул голубь. Откуда он? Каким ветром занесло его сюда и надолго ли? Нелегко ему будет ужиться с цеховым громом.

— У кого какие, — отвечает Алексей Петрович.

— Да, — соглашается бухгалтер и смотрит на свои ноги, а потом вдруг говорит: — Мы отцу сапоги с набором на полуножке чистили.

— Тогда все на полуножке чистили.

— Раньше сапоги крепче были. По тридцать лет деды носили.

— Знаем, как носили! Только в церковь ходили в них. А как дождик — сапоги под мышку и босиком по грязи. Не мудрено…

«О чем они говорят? — думает Нечаев. — Совсем не о том, что должно бы волновать их теперь. Почему же так?» И вдруг догадывается. О чем угодно, только не о самом главном. Делают вид, что ничего не случилось, хотя каждый из них с нетерпением ждал этого дня.

И вдруг самое главное прорывается само собою.

— А все-таки можно было на этом узле сэкономить, — говорит бухгалтер.

Слова его, должно быть, настолько убедительны, что Алексей Петрович сразу теряет всю солидность и независимость, какие были у него при разговоре о голубях, и соглашается:

— Оно конечно…

— Вот ты всегда так, — упрекает его бухгалтер, — после времени соглашаешься!

За пультом управления — молодой сосредоточенный человек. Это оператор. Многое будет зависеть от его мастерства. Нечаев подходит к нему, здоровается, а затем, отвлекаясь от пульта управления, навалившись на барьер наблюдательной площадки, смотрит в сторону нагревательных колодцев. В этих колодцах закаляются блюмсы. Оттуда идет сильная волна жары. Кто-то трогает Нечаева за руку. Он оглядывается, видит Кузнецова. Секретарь парткома в который раз за этот беспокойный день спрашивает:

— Как думаешь?

— Это я у тебя спросить должен.

Кузнецов смеется.

Разговаривая с Нечаевым, он думает о другом, потому что украдкой поглядывает вниз — туда, где у валов главного стана возятся рабочие.

Алексей Петрович тоже замечает эти чуть встревоженные взгляды секретаря парткома и говорит:

— Пойду-ка я посмотрю… может, чем пособить надо. А?

— Вы разве еще здесь? — удивляется Кузнецов.

А мастеру понятно, что удивление это нарочитое, что Кузнецов давно заметил всех тех, кто работал в первую смену да так и не ушел домой, остался в цехе до утренней смены.

— Так я живо! — говорит Пологов.

Он сбегает по лестнице, громко стуча подковами ботинок о железные ступеньки, и уже где-то внизу кричит:

— Ленька! Сюда!

На каждом узле длинной линии проката работают люди. Проверяют в последний раз. Черкашин, назначенный вместо отстраненного от должности Громова, поспевает всюду.

Алексей Петрович смотрит на него с недоброжелательством. Ему непонятно, как так могло случиться, что сам нарком выдвинул Черкашина. «Вот, — раздумывая, вспоминает он, — бухгалтер говорит, что я всегда так — после