Адела сняла с огня большой глиняный горшок и поставила его на стол. «У нас время праздников, так что сегодня будем есть жареного цыпленка!» – объявила она И стала накладывать нам кусочки. «Этот Мартин – в своем роде артист, – сказала Адела. – Он взял несколько бутылок вина, и надо было видеть, как он вертел их в руках, точно как в цирке. Говорит, что на банкете в честь Ускудуна все рот разинут». – «Ну, мы-то нет», – ответил Лубис. Он подмигнул мне. «Да, он очень ловкий. Плохо, что Себастьян теперь пытается делать то же самое. Уже разбил две бутылки, пока тренировался. Правда! Сыночек сведет меня с ума». – «Себастьян хочет слишком многому научиться, в этом вся проблема», – сказал Лубис. «Поэтому я и послала его в курятник. Чтобы научился убирать помет. Пусть немного попотеет, пока мы тут обедаем, как короли». Адела поднесла первый кусочек цыпленка ко рту с довольной улыбкой.

Из своей комнаты я услышал смех, веселые крики, звон стекла и, выглянув в окно, увидел Убанбе и Опина в коротких штанах и боксерских перчатках. Они находились на том же месте, что и в прошлый раз, в углу изгороди, и зрителями у них были Лубис, Панчо, близнецы, Себастьян и три лесоруба с лесопильни. Себастьян держал в руке пустую бутылку, по которой ударял ложкой. Единичный удар означал начало или конец каждой схватки; несколько быстрых ударов – какое-то нарушение.

Когда я подошел к компании, то сразу понял, что бой между Убанбе и Опином был не простым времяпрепровождением; у обоих на лицах красовались кровоподтеки. «Я задыхаюсь», – вскоре сказал Убанбе. Грудь у него взмокла от пота. «Тебе не хватает выносливости, Убанбе! – сказал ему Себастьян. – Всего-то семь атак, а ты уже ни на что не годишься. Вот увидишь, на празднике Тони Гарсиа задаст тебе хорошую трепку, хочешь верь, хочешь нет». Трое лесорубов расхохотались. «Как это он задаст мне трепку, если это будет показательный бой, придурок? – ответил ему Убанбе. – Это тебя я сейчас отколошмачу, коль зазеваешься!» – «Да плевать мне на этого Тони Гарсию!» – сказал Панчо. Вновь послышались смешки лесорубов.

Убанбе показал пальцем на Себастьяна: «Это чучело сказало нам, что тебе привезли несколько бутылок шампанского. Что ты думаешь с ними делать, Давид? Один, что ли, собираешься их выпить? Так вот, если хочешь знать, я просто умираю от жажды». – «И я тоже», – поспешил вставить Панчо. «Не обращай на них внимания, – вмешался Лубис, – пусть попьют водички из реки». – «Нет, Лубис. Я не против. Давайте поужинаем у Аделы. И вместе разопьем шампанское». – «Вот это дело!» – воскликнул Убанбе. Лесорубы помахали нам, давая понять, что они не могут, и, быстро распрощавшись, ушли. Убанбе посмотрел им вслед с презрением. «Ну и пусть эти тупицы проваливают! Нам больше достанется».

Вновь раздался смех. Но я не смеялся. Пригласить их меня подтолкнула не радость, а желание завершите то, что я начал. В отвратительной пещере было уже достаточно света, и я смог довольно точно определить черты каждой из теней, как убийц, так и жертв. Нерешенным оставался лишь один вопрос: что в точности произошло, когда убили коня Поля. Я был убежден, что Убанбе с Панчо смогут объяснить мне то, что не хотел рассказывать Лубис. Особенно если шампанское развяжет им язык.

В мойке на кухне уже стояло пять пустых бутылок, и на столе оставалась лишь шестая. Панчо заснул, сидя в кресле-качалке; мы с Лубисом пили кофе; Адела и Убанбе из простых стаканов пили шампанское. «Допью кофе и пойду домой», – сказал Лубис. «К чему такая спешка? – спросил Убанбе. – Завтра тебе не нужно идти в лес. Исидро дал нам отпуск на целую неделю. Говорит, что до окончания праздников только он один будет работать на лесопильне». Он тряхнул стакан, чтобы посмотреть, образует ли шампанское пузырьки. «Он что, сказал, что будет работать? Ну уж, это слишком, Андрес, – сказала ему Адела, называя его настоящим именем. – Исидро умеет отдыхать». – «Ну да. Так же, как вот этот, – он показал на Лубиса. При каждом жесте он двигался всем телом. – Ты же слышала, что он только что сказал. Что идет домой. Ему завтра не надо рано вставать, но он готов работать даже в праздники. Как Исидро». – «А я вот нет», – пробормотал Панчо сквозь сон. «Да ты никогда не работаешь, Панчо. Только вряд ли ты это осознаешь», – ответил ему Убанбе, выливая в стакан шампанское, которое еще оставалось в бутылке.

У него потух окурок сигары в пепельнице, и он попытался вновь зажечь его. «Мне нужно убирать за лошадьми», – сказал Лубис. «Только не за той, которую мы захоронили на днях, – в ответ сказал ему Убанбе. – Она уж такая чистая, что дальше некуда». Сигара не загоралась. «Вы говорите о Поле?» – спросил я. «Ах да, Поль. Ну и красивый же был конь!» – сказала Адела. «А почему говорят, что его убил мой отец?» – громко спросил я. Лубис и Адела внимательно на меня посмотрели. «Люди любят болтать. Но…» Адела не смогла закончить фразу. Убанбе перебил ее. «Ну а кто же еще, Давид? – воскликнул он и на какое-то мгновение замер, задрав подбородок. – Охотник? Но какой охотник? Кто здесь видел хоть одного охотника?» Он сидел, прислонившись спиной к стене. «Кто-то говорил, что это были жандармы», – вмешалась Адела «Жандармы? Кто видел здесь жандармов? Видели только аккордеониста и никого больше Спроси у этого». И он показал на Лубиса. «Ты слишком много говоришь, Убанбе, – сказал ему Лубис, вставая из-за стола. – И тогда слишком много, и теперь». Убанбе тоже неуклюже поднялся, покачиваясь. «Ну-ка, послушай меня как следует, Лубис! – крикнул он. – Тогда я и рта не раскрыл. Ты прекрасно знаешь, кто заварил всю эту кашу». И он указал на Панчо: «Твой брат!»

Панчо попытался встать. Лубис схватил его за руку и, не церемонясь, подтолкнул к двери. Затем обратился к Убанбе. «Не кричи, успокойся», – сказал он ему понижая голос. У них была разница в росте около полуметра, но при взгляде на них создавалось впечатление, что в случае драки Лубис мог бы быть противником почище Тони Гарсии. «Он прав, – сказала Адёла. – Своими криками вы мне близнецов разбудите». – «Мы уходим», – сказал Лубис и вышел на улицу, уводя своего брата.

Кухня разом показалась пустой. Снаружи южный ветер бил в стекла. Вдали, в лесу, на холмах, в горах он, должно быть, дул с еще большей силой, срывая с деревьев сухие листья.

«Что произошло? Может быть, ты мне расскажешь?» – спросил я Аделу. Я не мог уже отступать назад. «Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала, Давид? – Адела скрестила руки. – Когда лошадь нашли мертвой, мы сначала подумали, что ее убило молнией, но потом обнаружили, что в голове у нее пуля. Я сама видела. Ей попали как раз сюда». Адела поднесла палец к уху. «Не сюда, Адела. Это ведь твое ухо», – сказал Убанбе тягучим голосом. Ему наконец удалось зажечь почти докуренную сигару, и он вновь и вновь затягивался ею. «Как обычно бывает, стали ходить слухи, – продолжала Адела. – Очень долго другой темы для разговоров не было. Ну и, как тебе сказать… Некоторые люди, особенно кое-какие дети, пустили слух, что это мог быть твой отец…» Убанбе стукнул кулаком по столу. «Панчо видел! И Лубис тоже! Анхель приехал в Ируайн с одной из этих сеньорит, думал, что никто ничего не заметит, и вот он начинает трахаться, а конь тут как тут, начинает ржать, он только пристроится, а конь ну себе ржать. В общем, не дает ему спокойно потрахаться, и вот в какой-то момент, нам ведь известно, что Анхель – человек нервный, он берет пистолет и – пум в голову. И конь замолчал навсегда. Вот только нам неизвестно, продолжил ли он трахаться после того, как убил коня. Нужно будет спросить у Панчо».