– Завтра я хочу сделать выплату по кредиту, – сказала Мишель. – И оплатить часть задолженности. Меня это доканает, но оно того стоит.

Карли бросила на нее виноватый взгляд.

– Мне очень жаль, что Бренда столько всего напортачила. Честное слово, жаль. Если бы я могла ее остановить!

Мишель медленно кивнула:

– Я тебе верю. Иногда я списываю это на ее глупость, а временами мне кажется, что она все делала нарочно. Отель всегда был важен скорее для меня, чем для нее. Я видела в нем свое будущее, а она – ловушку.

– Ты работала тут как лошадь, – сказала Карли. – Я помню школьные годы. Как только заканчивались уроки, ты бежала домой и вкалывала до ночи.

– У меня не было выбора.

– Теперь ты вернулась. Все идет прекрасно. Ты выплатишь долги и сможешь расслабиться.

Мишель кивнула, откусила печенье и теперь смаковала влажную, сладкую массу. За этим последовал глоток вина, и она поняла, что приблизилась к блаженству.

– Я знала, что моя мать не будет ни о чем заботиться, – призналась она. – Вот и это подтвердилось. – Она вздохнула. – Ты правильно делала в школе, что тусовалась с мальчишками.

– Я предпочла бы тусоваться с тобой, – ответила Карли.

– Ты приходила и помогала мне тут.

– До старшего класса.

«Когда все полетело к чертям», – подумала Мишель.

Вероятно, Карли подумала то же самое, потому что сказала:

– Мы обе облажались.

– Думаю, так бывает у многих подростков, когда исчезают родители.

– Тебе надо было рассказать нам.

Слова Карли, пять простых слов, ударили Мишель под дых. Она выпрямилась и, поставив ноги на землю, посмотрела на нее.

– Даже не начинай, – негромко проговорила она; хорошее настроение испарилось как туман на солнце.

– Почему нет? – Карли тоже выпрямилась. – Мы могли бы их остановить.

– Как? Нам было по семнадцать лет. Что мы могли сделать? Приковать себя к машине? Они всех обманывали. Они свалили ночью, не сказав никому. Я ничего не могла сделать.

– Знаю, – согласилась Карли. – Я и сама говорю себе это. Но когда мама ушла, жить стало ужасно.

– Думаешь, мне было лучше? – огрызнулась Мишель. – Я осталась тут с Брендой.

– Она обычно игнорировала тебя.

– Твой отец делал то же самое. Он слишком много пил и не замечал, рядом ты или нет.

Мишель спохватилась, и ей захотелось забрать свои слова назад. Говорить о пьянстве было у них одним из табу. Она дружила с Карли и знала, как она стыдилась своего пьяного отца.

Карли поставила бокал и вытерла пальцы о джинсы. Потом встала.

– Он не всегда напивался. Он начал бить меня, когда она сбежала. Орал, что я виновата. Что она не любила меня. Говорил, что она поэтому сбежала. Из-за меня. И он никогда меня не любил. – Карли посмотрела на небо, потом снова на Мишель. – Вот почему я так делала. Вот почему я гуляла с теми мальчишками. Так я заставляла себя поверить, что я кому-то нравлюсь, что у меня есть друзья.

Мишель собиралась сказать, что она всегда переживала за Карли, но ее отвлекли слова подруги.

– Ты спала со всеми подряд.

Губы Карли скривились в подобии улыбки.

– Нет, – спокойно ответила она. – Я дразнила мальчишек, многое позволяла им, но секса не было. Я никогда не шла до конца. – Она нахмурилась. – Аллен был у меня первым. Я пожертвовала своей невинностью, чтобы добиться его и отобрать у тебя. Конечно, сделка вышла хреновой.

С этими словами она повернулась и пошла к отелю.

Мишель глядела ей вслед и чувствовала, как в ней закипают гнев и разочарование. Ей хотелось закричать, что Карли обманывает ее, но она понимала, что той нет смысла лгать.

Аллен в буквальном смысле поимел их обеих. Этот никчемный ублюдок стал их первым мужчиной. А они были в смятении и растерянности из-за поступков родителей, поэтому вели себя так неразумно. Всю жизнь они поддерживали друг друга, а в критический момент, когда больше всего нуждались в своей дружбе, разбежались, пошли каждая своей дорогой.

Мишель сидела в сгущавшейся темноте и боролась со своей беспомощностью. Она научилась справляться с чем угодно, кроме этого. Вскочив на ноги, она схватила винную бутылку и швырнула ее изо всех сил. Бутылка упала в траву и не разбилась.

Этого было мало. Ей нужно было сделать что-то еще, дать волю бурлившей в ней злости. Все было неправильно. Она не могла даже определить проблему, не то что решить.

Она озиралась по сторонам, отыскивая врага. Чтобы обвинить его, обидеть, уничтожить. А потом увидела их.

Ряды за рядами ромашек, маргариток и гербер. Их счастливые лица глядели в ночное небо.

Сначала она бросилась к вазону и схватила цветы горстями, близко к корню. Рванула их кверху – изо всех сил. Они с треском выдернулись, и это ее обрадовало. Она пошла к следующему вазону, еще к одному, потом переключилась на клумбы.

Она швыряла через плечо стебли, листья и землю. Бедро болело от неудобной позы, но ей было наплевать. Она дергала, срывала, швыряла, пока все они не легли на траву – изуродованные цветы, словно умирающие солдаты на поле битвы. И тогда она зарыдала.

Карли проснулась рано утром с головной болью. Хотелось списать это на вино, но вчера она выпила мало и почти не опьянела, так что вино было ни при чем. Нет, причина головной боли лежала глубже. В прошлом Карли и в том, что она так и не смогла полностью оправиться от старых ран.

Она ворочалась всю ночь и заснула с трудом. Ее хорошее настроение и томная нега после секса с Сэмом были выжжены безобразной реальностью и тяжелыми воспоминаниями. Не стоило ввязываться в разговор с Мишель о прошлом и, хуже того, обвинять ее в бегстве их родителей. Не нужно было рушить их хрупкие отношения. Ради чего? Ради правоты?

Карли села в постели, провела ладонями по лицу и подумала: вот бы стереть с такой же легкостью и те воспоминания.

– Мама, мама!

Габби вбежала в комнату босиком и в пижаме с котятами и прыгнула на постель. Карли обняла дочку.

– Доброе утро, – поздоровалась она, прикидывая, сколько принять ибупрофена, чтобы не болела голова.

– Как ты спала? – спросила Габби, все еще теплая после сна. – Я спала хорошо, а на улице солнышко. Видишь? Будет солнечный день.

Карли посмотрела на окно. Свет лился сквозь занавески.

– Я рада, что сегодня хорошая погода, – сказала она.

– Да, я тоже. После школы я помогу Леонарду считать журавлиных птенцов. Мы будем осторожны, потому что они совсем еще маленькие.

Габби прыгала на постели – как всегда, сгусток утренней энергии. Карли изо всех сил старалась не морщиться; ей казалось, что где-то внутри головы работают отбойным молотком.