— Хорошо, господин генерал.

— Только станьте так, чтобы их арбалетчики вас не тревожили, довольно с меня на сегодня потерь, — закончил генерал.

Теперь он уже не думал, что ему делать и как разгромить врага; коли враг начнёт выходить из города, так он начнёт его преследовать и бить по возможности так, чтобы не давать ему вцепиться в себя страшной хваткой его непобедимой пехотной баталии, о которую сломали зубы многие и многие именитые полководцы. Пушки, мушкеты и кавалерия — вот его сила. А лезть на пики и алебарды горцев он больше не хотел.

До вечера, до темноты, времени ещё, конечно, хватало, но Пруфф всё копался и копался. Не ставил пушки и не ставил. То это место ему не подходит, то другое. От стрельбы кулеврин в полуденном зное дым висит, почти не тает. А он только нашёл то, что ему нужно, они с инженером Шубертом обсуждают, что нужно сделать для установки орудий.

«Да он тут словно к осаде готовится».

Волков раздражается. Думает послать к нему кого-нибудь, чтобы поторопить. А тут приехал Румениге:

— Господин Фейлинг ранен в ногу болтом ниже колена, в обозе он, лекарь его смотрел уже, а конь его тоже ранен в бок. Просит у вас извинения, что не смог выполнить ваше поручение.

Генерал кивнул.

Наконец Пруфф поставил орудия. Поставил с вызовом, нагло, почти напротив моста и так к нему близко, что некоторые арбалетчики врага попытались добросить до артиллеристов болты. Вдруг долетят.

Поставил пушки как вызов горцам: вот он я, порубай возьми, попробуй. Вам только мост перейти.

«Рехнулся он, что ли?»

Волков не понимал такой наглости капитана. Он словно провоцировал врага на атаку. А вдруг эти мерзавцы решатся? Вдруг пойдут, а вдруг Кленк, что стоит у моста, их не сдержит? Заволнуешься тут. Он так взволновался, что даже забыл попросить вина. Хотя давно его мучала жажда из-за всё возрастающей жары.

Приехал офицер из разъезда, что уходил на север по реке, и доложил:

— Река везде мелка, господин генерал. Где по пояс, а где и по колено. Но быстра. А удобное место в полумиле отсюда, там и спуск есть, и подъём на другом берегу реки. И вода не так норовиста. Пешему пройти будет несложно, если не строем, а по одному идти.

— А почему пешему? — спросил генерал. — А конному как?

— Верхом так и вовсе легко на ту сторону перебраться, — отвечал ротмистр. — Только лошадкам нужно передохнуть малость, устали за сегодня, с ночи с них не слезаем, а как отдохнут, можно и на ту сторону перейти.

— Майор, соберите две сотни своих людей, — начал генерал, — да идите не спеша, станьте там, где перейти можно, дайте коням отдыха час. А после, как я вам дам сигнал, так пойдёте на тот берег. Обозы, — Волков указал рукой на другой берег, — по всей улице без охраны стоят. Кто вам сможет помешать их пограбить? Никто, разве что арбалетчики.

— Ну, с арбалетчиками я уговорюсь, как-нибудь не впервой, — отвечал фон Реддернауф.

Не успели ещё кавалеристы отъехать, как первый раз грозно и тяжело рявкнул лаутшланг. Картечь с рёвом понеслась за реку, чуть выше баталии врага. Страшный ревущий рой свинца едва-едва задел последние ряды, повалив пару горцев, в основном картечь ударила в дома за спинами солдат. И повыбивала там окна и двери.

Теперь всё переменилось, сначала генералу необходимо было идти на ту сторону, теперь же кавалер Иероним Фолькоф, генерал фон Эшбахт, коего прозвали Инквизитором и Дланью Господней, мог спокойно ждать врага на своём берегу. Горцы, в спеси своей не признававшие пушек, а лишь презирающие их и уповающие на силу своей непобедимой баталии, оказались заложниками свой заносчивости. И сейчас ничего не могли противопоставить картечи и ядрам. И лучше всех понимал это капитан Пруфф, нагло выкативший свои пушки на близкую дистанцию. На убийственно близкую дистанцию. Теперь генерал мог ждать хоть до темноты.

Ждать и убивать, ждать и убивать. Мстить за тех своих людей, которые до сих пор так и лежали возле моста. И баталии противника, которая так страшна в чистом поле, нужно было либо отступать от моста, оставляя площадь для капитана Кленка, либо построиться в колонну и попытаться пойти в атаку на мост, на картечь в упор, на мушкеты. Единственное, что сейчас волновало кавалера, так это обоз противника. Хотят отступать, пусть отступают, пусть пятятся обратно на перевал. Но без обоза…

Теперь ударила картауна, ударила звонко, резко. Жаль, что и эта порция картечи прошла выше. Но об этом он не волновался, это всего-навсего пристрелка, Пруфф и его люди отличные артиллеристы, дальше дьявол не будет так удачно помогать этим еретикам.

А у кулеврин фейерверкер, канониры и прислуга орудий так наловчились работать, выказывали такую сноровку в стрельбе, что не всякий мушкетёр поспевал бы сделать столько выстрелов, сколько делали эти небольшие орудия с длинными стволами.

Волков посчитал, что пока картауна и лаутшланг делают по выстрелу, кулеврины успевают бросить по три ядра каждая. Хоть и были те ядра малы, но наносили они урон вполне себе видимый. Один из выстрелов так и вовсе был хорош. Как раз он пришёлся в павезу арбалетчика, разбив щит и ранив того тяжко, ядро полетело дальше, ударило в мостовую и, отскочив, залетело пехотинцам в строй, в ноги, повалив наземь ещё двоих.

А тут и большие орудия стали жать свою жатву. Снова тяжело ахнул лаутшланг, на сей раз почти хорошо легла картечь. Несколько человек с левого фланга повалились на землю. А вот картауна ударила так, что лучше и быть не может. Ударила в самый центр баталии… Картечь просто смела целый кусок первого ряда и ещё и за ним людей побила крепко некоторых.

«Полторы дюжины… Нет! Два десятка! Прекрасно. Долго они будут стоять так? Не сказать ли Брюнхвальду, чтобы поставил одну роту сразу за Кленком? На всякий случай, вдруг они всё-таки отважатся идти на мост».

Гюнтер наконец додумался, принёс господину вина, наполовину разбавив его водой. И вино, и вода были тёплые, но пусть так. Господа из выезда и офицеры тут же выпили всё и просили денщика нести ещё. Жара! В доспехах и стёганках сейчас всякому нелегко. А уж стоять в строю, да под картечью и ярдами, и где тебе вина никто не принесёт, так и вовсе тяжко.

А тут из кулеврины убило очередного арбалетчика. Ядро разорвало ему грудь. И их офицер наконец решился. Он стал отводить арбалетчиков от берега и на левый фланг, ближе к обозу, к телегам, что тянулись вдоль улицы. Теперь кулеврины могли стрелять либо в них, либо в баталию пехоты. А одним ядром попадать в одних и тех же уже не получалось.

Рохе и говорить ничего не нужно было, он сам всё знал:

— Отползли сволочи, — ухмылялся он, — поеду, скажу ребятам, чтобы шли ближе к берегу, пусть чуть-чуть постреляют в пехоту. Мушкеты оттуда уже будут доставать.

Волков кивнул:

— Но скажи, чтобы слишком близко не подходили, чтобы потерь не было.