Когда мы вырываемся из тюрьмы на свободу, новая экономическая деятельность становится одним из многих вариантов возможных последствий. Другие последствия также имеют значение. Например, астрономия в ближайшее время может сделать самое значительное и вместе с тем наименее пригодное для эксплуатации открытие в истории человечества: выяснить, есть ли жизнь на других планетах. Двадцать лет назад повсеместно было распространено мнение, что планеты земного типа редки. Теперь, вооружившись усовершенствованными телескопами, более быстрыми компьютерами и заручившись через интернет помощью десятков тысяч астрономов-любителей, мы понимаем, насколько были неправы. Самая консервативная из нынешних гипотез гласит, что один только Млечный Путь заключает в себе по меньшей мере 10 миллиардов планет, размер, температура и характеристики орбиты которых подходят для развития жизни. Просто добавьте воды. Кстати, воду на Марсе НАСА обнаружило в конце 2015 г. Шансы на то, что инопланетная жизнь где-то существует, хотя бы в микробной форме, выросли с сомнительных до весьма вероятных. В ближайшее время наши планетоходы, закапывающиеся в марсианские ручьи, и телескопы, способные исследовать атмосферы далеких миров, нам это наверняка докажут. В то же время набирает новые обороты поиск разумной инопланетной жизни. В июле 2015 г. русский физик и предприниматель Юрий Мильнер объявил о начале проекта Breakthrough Listen, рассчитанного на десять лет, с бюджетом 100 миллионов долларов. Цель этого проекта – увеличить время сканирования космоса с помощью лучших в мире радиотелескопов с десятков до тысяч часов в год. Как сказал физик Стивен Хокинг на торжественном открытии проекта: «В бесконечной Вселенной должна быть другая жизнь. Нет более важного вопроса. Настало время приступить к поискам ответа» [41]. Этот ответ навсегда изменит наше представление о звездах – и о самих себе. Но он ни на йоту не увеличит показатели продуктивности.

2. Осязаемое воздействие гения не поддается простому измерению

Конечно, экономические условия тоже важны. Даже если мы обнаружим жизнь в далеком космосе, это будет слабым утешением для людей, которые не могут купить себе даже еды, не говоря о телескопе. Некоторые статистические данные рисуют мрачную картину, и это совершенно справедливо. Подсчитать доходы населения довольно просто, и в последнюю четверть века мы наблюдаем быстро увеличивающийся разрыв в материальном положении победителей и проигравших. Это реальная проблема, и она требует реального решения. (Общественное недовольство экономическим неравенством во многом омрачило предыдущий Ренессанс, и в эпоху Нового Ренессанса вполне может произойти нечто подобное. См. главу 7.)

Но если перевести взгляд с личных доходов на общее материальное благополучие общества, картина усложняется. Человек, родившийся в 1970 г., стал свидетелем того, как численность населения Земли увеличилась вдвое, а благосостояние отдельного гражданина возросло на 40 % [42]. Теперь нас в два раза больше, и одновременно мы живем лучше: для любой цивилизации это огромная победа. Почему же статистика не помогает нам это почувствовать?

Дело в том, что при всей важности таких понятий, как валовой внутренний продукт и производительность труда, они не предназначены для выражения совокупного благосостояния общества, а при попытке все же использовать их в этом качестве дают ошибочную картину. Они не в состоянии отразить не только нематериальные выгоды, которые приносит нам расцветающий гений, но даже и многие материальные.

Краткосрочный против долгосрочного

В 1997 г. на собрании акционеров корпорации Intel один из участников потребовал у тогдашнего генерального директора Энди Гроува ответа о недавних обширных тратах компании на интернет-предприятия. Какого возврата на инвестиции они могли ожидать? Гроув ответил: «Как Колумб в Новом Свете. Каким был его возврат на инвестиции?» [43]

Расстояние между достижениями гения и их социально-экономическими последствиями может быть очень большим, особенно когда дело касается новых технологий общего назначения. В развитых странах потребовалось около 75 лет, чтобы экономические преимущества общественной санитарии, электрификации и перехода на ископаемое топливо в полной мере отразились на статистике производительности; в развивающихся странах эти факторы еще не завершили свою работу. Для сравнения, массовое распространение компьютеров произошло менее сорока лет назад, интернета – менее двадцати лет назад. Массовое распространение генетического секвенирования только началось. Квантовые технологии и нанотехнологии буквально вчера вышли из лабораторий. Подсчитывать материальные выгоды, которые последние разработки принесут человечеству, еще слишком рано. Мы знаем только, что эти выгоды будут обширными и значительными.

Как долго придется ждать, зависит, в частности, от отрасли. Например, в физике средний промежуток между крупным открытием и присуждением за него Нобелевской премии составляет 25 лет. Столько времени требуется, чтобы понять, какие новые возможности дает это открытие. В других отраслях дело идет еще медленнее. Теория чисел – по сути, изучение свойств чисел – зародилась еще в Древней Греции и Древней Индии. Новый интерес к ней вспыхнул в эпоху Ренессанса, когда на фоне общего возрождения классического знания греческие математические трактаты были переведены на латынь. Но долгое время теория чисел оставалась неясной дисциплиной. Через две тысячи лет после ее зарождения, уже в XX в., теоретик Леонард Диксон (1874–1954) заметил: «Благодарение Богу, теория чисел не омрачена никакими видами практического применения» [44]. Сегодня этого уже нельзя сказать. Наконец выяснилось, что эта теория имеет практическое применение – вычисление. Без него мы не смогли бы даже понять, не говоря уже о том, чтобы решать, основные проблемы, которые возникают, когда мы пытаемся заставить машину выполнять квадриллион операций в секунду.

Отставание зависит и от характера нового достижения. Мы создаем что-то новое или уничтожаем то, что было раньше? Если мы найдем лекарство от СПИДа, мы сразу будем знать, что с ним делать, и начнем отсчет результатов с того же года. Обнаруженная, разработанная и распространенная в рамках нынешней фармацевтической парадигмы вакцина против СПИДа станет очередным новым препаратом в нашей хорошо укомплектованной аптечке. Сравните это с генной терапией. Она может добавить множество новых препаратов в нашу аптечку, но, кроме того, она намекает, что в один прекрасный день мы, возможно, сможем просто выбросить весь наш мешок лекарств. Зачем впускать в нашу кровеносную систему маленьких химических воинов и терпеть все нежелательные побочные эффекты, которые они с собой приносят, если вместо этого мы можем изменить поведение организма на клеточном – или даже на молекулярном – уровне, чтобы он вернулся к здоровому состоянию? Эта новая медицинская модель будет иметь колоссальные экономические последствия и, возможно, добавит нам еще одно поколение рабочей силы за счет повышения продолжительности жизни, но реализация этих преимуществ займет гораздо больше времени, чем обеспечение каждого пациента вакциной против СПИДа.

Учтенные и неучтенные блага

Измерить долгосрочное воздействие современных достижений трудно. Но даже если мы сузим круг нашего внимания до краткосрочных выигрышей, которые получаем здесь и сейчас, попытка подсчитать выгоды, принесенные гением, вряд ли окажется успешной. Дело в том, что экономическая статистика, такая как показатели ВВП, предназначена для подсчета вещей, которыми обмениваются на определенном рынке по определенной цене, а многие наши непосредственные выгоды не имеют никакой рыночной цены. Они бесплатны.