Он исповедовался мне, а не я ему. После его венчания я продолжил опекать его в качестве духовного отца. В обмен я просил пожертвования. На что они шли, Дантона совершенно не интересовало.

– Падре, вы знаете, кто убил Рюшамбо?

Аббат покачал головой:

– К сожалению, нет. Месье Рюшамбо щедро жертвовал святой католической церкви, это все.

– А мадам Жовиньи что делала в вашем списке?

– Она там случайно, – священник вздохнул. – В ломбарде я понял, что несчастная дама очень бедствует, хотел передать ей пятнадцать ливров из пожертвований Рюшамбо, но не успел. Месье Ворне, я искал с вами встречи с того дня, как узнал, что вы помогали Демулену, а потом и несчастной Люсиль.

Рука его дернулась, как будто он хотел перекреститься, но воздержался.

Александр осторожно ответил:

– Мне очень жаль мадам Демулен, но я не знаю, о какой помощи вы говорите. Я никому из них ни в чем не помогал. Если вам об этом сообщила мадемуазель Бланшар, то она просто не поняла, что я всего-навсего вернул Люсиль деньги, которые когда-то занял у Камиля.

Священник отмахнулся:

– Вы не должны оправдываться. Мадемуазель Бланшар никогда ничего мне не сообщала. Год назад я сделал крайне неудачную попытку представиться ей, это закончилось тем, что мы оба в темноте упали и девушка испугалась. С тех пор я опасался показываться ей на глаза. О вашей щедрой помощи мне рассказала сама Люсиль. Общие знакомые просили помочь ей, я встречался с ней перед самым ее арестом. Мне очень жаль, что все наши усилия оказались напрасными, и мой духовный сын Дантон, Демулен и храбрая Люсиль погибли.

– Кто-то выдал ее, – сухо заметил Александр.

– Не надо подозревать меня, – устало сказал аббат. – Я два года в бегах из-за того, что отказался присягнуть конституции. Неужели вы полагаете, что я рискую своей жизнью и скрываюсь, чтобы предавать своих духовных чад и тех, кто пытается спасти их? Я сохранил все тайны Дантона, я скрыл участие мадам Турдонне в попытке спасти королеву. Я не выдал и вашу дружбу с Демуленами.

Александр вспомнил, как смотрел Дантон в свои последние минуты на аббата Керавенана, вспомнил и взгляд аббата, которым тот проводил своего духовного сына в иной мир.

– Я вовсе не вас имел в виду. Я передал мадам Демулен деньги на глазах у… у свидетеля, который мог неверно истолковать этот возврат долга.

– Этот свидетель – Лафлот?

– Кто такой Лафлот?

– План восстания выдал трибуналу заключенный Люксембургской тюрьмы, некто Лафлот. Он подслушал заговорщиков.

Александру показалось, что невыносимая тяжесть, два месяца прижимавшая его к земле, внезапно испарилась:

– Даже не могу описать вам, падре, какое облегчение узнать это! Я боялся, что мужественную мадам Демулен погубила… погубил кто-то другой.

– Люсиль успела рассказать мне о вашем участии в борьбе Камиля и о вашей щедрости. Если вы хотите спасти мадемуазель Бланшар, ее тетку и множество других совершенно невинных людей, вы должны довести дело «снисходительных» до конца.

Александр обомлел:

– Да как?! Вы были на их казни. Вы думаете, моя шея – стальная?

– Больше некому. Дантон и Демулен уничтожены. Остались только вы.

Что этот странный человек имеет в виду? Воронин в Париже совершенно одинок: чужак, без армии, без сторонников, без связей, без собственной газеты, даже без друзей.

– Вы и впрямь надеетесь, что там, где сложили головы влиятельнейший Дантон и знаменитый Демулен, там преуспею я – не журналист, не оратор, не политик? Если это, по-вашему, так просто, то почему вы сами давно этого не сделали?

– Потому что сегодня никто не станет прислушиваться к неприсягнувшему священнослужителю. Но вы – другое дело. Вы целый год посещаете заседания Конвента и якобинского клуба, вы знаете позиции и мнения всех депутатов. К тому же вы самоотверженны, отважны и неравнодушны к судьбам невинных людей. Вы готовы рисковать собой, готовы действовать и способны увлечь за собой остальных. Ваши порывистость и искренность необыкновенно привлекательны. Все это поможет вам.

Тыльной стороной ладони Воронин вытер внезапно вспотевший лоб.

– Даже если допустить, что вы правы, этого недостаточно. Камиль превосходил меня во всем. Это не помогло его делу и не спасло его.

– Вы, конечно, тоже рискуете собой. Но у вас есть одно преимущество перед Камилем, даже два, нет – три! – Аббат испытующе осмотрел Воронина, словно еще раз удостоверяясь, что не ошибся. – Первое: вы не принадлежите ни к какой клике. Вы не робеспьерист, не дантонист, не эбертист, не роялист, не часть парламентского болота, не католический священник и не жирондист. Вы – никто. За вами нет никакой силы.

– Это преимущество? – Александр постарался скрыть разочарование.

– Безусловно. Вас никто не опасается, у вас нет идейных противников и врагов. Никому из этих честолюбцев не придется признавать ваше участие и делиться с вами отвоеванным пирогом власти. Во-вторых, вы уже знаете: то, что пробовали сделать Камиль и Дантон – переубедить самого Робеспьера, возбудить общественное мнение, заставить народ выступить против террора, – все это обречено на неудачу. Народ даже ради своего кумира Дантона пальцем не пошевелил.

– Вы легко убедили меня, что дело пустяковое, – горько хмыкнул Воронин.

– Калигулу и Нерона не народ сверг, а собственные приближенные. Наверняка у многих в Конвенте уже сильно ноет шея. – Аббат понизил голос: – Вы можете напугать их, вы можете не дать им покоя, вы можете указать им, что делать.

– Да я сам не знаю, что делать.

– Подумайте и поймете. Положить конец безумию можно, только сокрушив вдохновителя бесчеловечной системы. Это единственный путь спасти мадам Турдонне, мадемуазель Бланшар и всех нас.

Уже из праздного любопытства Воронин поинтересовался:

– А в чем мое третье преимущество?

– Вы счастливчик. Да, да, не смейтесь. Без этого разве вы все еще были бы целы? Если вам понадобится моя помощь, спросите у сторожа церкви Сен-Жермен-де-Пре о гвардейце Мишеле Гюитарде. Видите, я полностью вам доверяю.

Аббат Керавенан прощальным жестом приподнял сменившую треуголку войлочную шляпу и двинулся к выходу.

Александр вспомнил злосчастный орден Святого Людовика:

– Простите, падре, у Рюшамбо хранился орден Святого Людовика, а потом он оказался у мадемуазель Бланшар. Это было пожертвование Рюшамбо? Это вы передали его мадам Турдонне?

– Орден? – гвардеец недоуменно тряхнул плечами. – Ничего об этом не знаю, Цезарь Рюшамбо не жертвовал мне никакого ордена.

XXVI

СВЕРХУ, С ГАЛЕРЕИ, бывший театральный зал выглядел почти пустым. Из семисот восьмидесяти двух депутатов Конвента в собрание продолжали являться лишь треть, остальные предпочитали скрываться в местах более безопасных. Да и немногие присутствующие не сидели на своих скамьях, а слонялись по Национальному дворцу