«В этом он похож на Мэлвина», – думаю я и содрогаюсь.

Мужчина обращается к человеку за стойкой, получает курьерский конверт и открывает его. Я останавливаю кадр и – хотя изображение не особо четкое – вижу белое пятно. Он кладет в картонный конверт письмо.

Письмо Мэлвина.

Я достаю из кармана флешку и копирую на нее запись с того момента, когда он входит в контору, и до того, как уходит. Он протягивает кредитку, и дежурный сотрудник, не глядя на имя и ни в чем не сомневаясь, проводит ею по считывателю кассового аппарата.

«Зачем этот человек так поступил? Почему не заплатил наличными? Он подставился… но он не настолько глуп. Если только он не хотел, чтобы я нашла эти данные. Если только не хотел, чтобы я пришла сюда».

До этого момента я чувствовала себя хитроумной. Неожиданно мне кажется, что я поддалась манипуляциям, выставила себя напоказ – и это очень тревожит меня.

Пока мой невольный сообщник отсутствует, я перематываю запись на сегодняшний день и старательно вычищаю кадры своего присутствия в конторе. Теперь, зная, где расположена камера, я буду стараться поворачиваться так, чтобы мое лицо не попало в объектив. Протираю клавиатуру и мышь от отпечатков пальцев.

Едва я успеваю закончить, как Дейл возвращается.

– Дело сделано, – объявляю я ему. – Спасибо вам большое за помощь. – Я чувствую себя немного виноватой перед ним, но его начальство вряд ли возложит на него ответственность, учитывая, что Дейл сделал все правильно и позвонил управляющему. Не его вина, что я оставила ему чистый листок бумаги и фальшивый телефонный номер.

– Он что, убил кого-нибудь или как? – спрашивает Дейл. – Если вы, конечно, можете мне рассказать.

– Извините, не могу, – отвечаю я.

Мы уже выходим из коридора, и тут удача изменяет мне. Звякает колокольчик, кто-то открывает дверь и входит в контору.

Я едва успеваю взглянуть на него, как мое чутье срабатывает, и я понимаю: это он. Это он.

Я только что посмотрела в глаза человеку, отправившему письмо Мэлвина.

– Эй! – кричу я. Он оборачивается, как будто не уверенный, что я обращаюсь к нему. Я бросаюсь на него, и он отступает в шоке, а потом быстро поворачивается и бежит.

Я с силой ударяю в дверь плечом и вываливаюсь наружу, едва не теряя равновесие. Он свернул налево; я вижу его уже шагах в двадцати впереди меня, но начинаю быстро сокращать дистанцию. Мое поле зрения сужается до тоннеля с красными краями. Оглянувшись, мужчина ускоряет бег, но я все равно настигаю его.

Протягиваю руку, чтобы схватить его за рубашку. Я достаточно близко, чтобы мои пальцы схватили ткань, но он изворачивается и вырывается, и инерция заставляет меня потерять равновесие и отчаянно взмахнуть руками. К тому моменту, как я выпрямляюсь, он уже сворачивает за угол. Но я не собираюсь сдаваться – ни за что на свете. Вкладываю все свои силы в бег, подключаю все резервы своего тела – и снова догоняю его. Быстро.

Я ловлю его в боковой улице, когда он успевает пробежать половину ее длины. Здесь немноголюдно, и я не колеблюсь. Хватаю его и тащу в ближайший темный переулок, подальше от глаз тех, кто может наблюдать за нами.

Там я впечатываю его в землю с такой силой, что бейсболка слетает у него с головы и валко откатывается в сторону. Он слабо, протестующе вскрикивает: «Эй!» – но замолкает, когда я заламываю руку ему за спину, упираясь коленом в его бок. Ему уже никуда не деться.

– Ой!

– Ты отправил мне письмо в понедельник, – говорю я. – Помнишь?

– Я – что? – Он поворачивает голову, и я понимаю, что с ней что-то не так. С секунду думаю: «О боже, я проломила ему череп!» – потому что под коротко стрижеными темными волосами эта голова выглядит странно плоской. Но шрам, пересекающий кожу, старый – рана затянулась, вероятно, несколько лет назад. – Пожалуйста, леди! Пожалуйста, не надо! Прошу, не бейте меня!

В голосе его звучит паника. И еще что-то странное, неправильное, некое отсутствие интонаций. Я начинаю сомневаться в том, что делаю. «Господи, что, если я ужасно ошиблась?» Слегка ослабляю хватку, но продолжаю крепко прижимать его к земле.

– Меня зовут Джина Ройял, – говорю я. – Ты отправлял мне пакет в понедельник? Да или нет?

– Э-э… да.

– Ты уверен?

– Мне так кажется.

– Зачем?

– Потому что… потому что этот человек заплатил мне, – говорит он. – Наличными, двести баксов, только за то, чтобы забрать конверт, отнести его и отправить. Он даже дал мне кредитку, чтобы оплатить пересылку. Она вам нужна? Заберите ее! Заберите весь мой бумажник! – Голос его звучит испуганно. – Я не… Я ведь не сделал ничего плохого, правда? Я не хотел! Я только сделал то, что он сказал! Просто срубить деньжат по-легкому! У меня нет постоянной работы!

«О боже, что я наделала?» Но я все еще достаточно цинична, чтобы извлечь из его заднего кармана бумажник и открыть его. Водительское удостоверение гласит, что этого парня зовут Леонард Бэй, и он живет здесь, в Ноксвилле, на Бикон-стрит, 250. Я фотографирую удостоверение на свой телефон, потом проверяю кредитные карточки. Их всего две: одна – анонимная пополняемая дебетовка, вторая – кредитка на имя Пенни Магуайр. Я достаю ее, аккуратно держа за края, и сую в свой карман.

– Ладно, – говорю парню. – Спокойно. Расслабься. Я прошу прощения. Тебе больно? Нужно вызвать «Скорую помощь»? – Я вздрагиваю при этой мысли, поскольку то, что я сделала, определенно расценивается как нападение, и даже если я избавлюсь от фальшивого ордера и жетона, все плохое уже совершилось, потому что почтовый служащий сможет опознать меня и подтвердит, что видел, как я преследовала этого несчастного, удирающего из конторы.

– Кажется, я в порядке, – отвечает Леонард все еще дрожащим голосом. Он даже не сопротивляется мне. – Вы хотите забрать мои деньги?

– Нет, – говорю я и сую бумажник обратно в его карман. – Я не забрала ничего, кроме этой кредитки, и то только потому, что она не твоя. Хорошо?

– Хорошо.

– Что ты можешь рассказать мне о человеке, который тебе заплатил?

– Я встретил его на улице, – говорит он. – Я… честно скажу вам, мэм, я попрошайничал. Мне нечем было платить за жилье. Он сказал, что заплатит мне, и заплатил. Я беспокоился насчет этой кредитной карты. Я не собирался использовать ее, если меня не прижмет.

Не думаю, что последняя фраза была правдивой, однако предпочитаю оставить ее без комментариев. Больше не колеблясь, выпускаю его – разжимаю руку и убираю колено, которым прижимала его к земле. Пару секунд он лежит неподвижно, как будто боится, что будет хуже, потом поворачивается на бок и смотрит на меня. На щеке у него свежая ссадина, но, не считая этого, он выглядит невредимым. На лице его нет почти никаких эмоций. Может быть, из-за этой жуткой травмы головы он потерял способность выражать что-либо мимикой – даже страх. Я пытаюсь вспомнить, выглядел ли он испуганным до того, как бросился бежать, и не могу.