– А Майя? Неужели уже одиннадцать? Быть не может! – продолжил он.

– Вообще-то девять, – усмехнулась Майя.

Из коридора раздалась трель домашнего телефона. Мама встала, пробормотала, что ей должны позвонить с работы, и быстро вышла.

– Ты решила уйти из школы после девятого? – удивился отец. – И куда поступила? В какой-нибудь техникум? Или ПТУ?

Майя украдкой глянула на него. Но он был приветлив и искренне участлив.

– Я подавала документы в наш колледж искусств, – ответила она. – Несколько лет назад открылся новый факультет по прикладному искусству, там интересные для меня специальности.

– Например? – явно удивился он.

– Художественная роспись по ткани, – тихо произнесла Майя.

– А ты любишь рисовать? – улыбнулся отец.

– Обожаю, – прошептала она и вновь смутилась.

– Покажешь? – неожиданно предложил он.

Майя вскинула на него глаза. Но его лицо по-прежнему оставалось заинтересованным и участливым.

– Не знаю даже… – растерянно протянула она. – Мои рисунки никому особо не нравятся. Я вот даже кружок одно время посещала, но преподаватель меня только ругала… ну я и ушла. Мне нравится то, что рисую я, а все эти гипсовые бюсты, которые она нас заставляла копировать, да еще и пейзажи Левитана, которые для нее высший идеал, мне как-то не в тему!

– Интересно! – сказал он и встал.

Отец решительно направился в ее комнату, и Майе ничего не оставалось, как последовать за ним.

Когда они вошли, то отец сразу заметил небольшой рисунок на листе ватмана. Он был в узкой металлической рамке и висел над диваном. Странное переплетение ярких, режущих глаз линий на густо-фиолетовом фоне выглядело хаотично, но зрелищно. Отец приблизился и вгляделся. И чем дольше он смотрел, тем все менее странным казался ему рисунок. Какая-то непонятная, но мощная энергия исходила от этих переплетающихся разноцветных ломаных линий, казалось, что ты складываешь неведомую мозаику и видишь в ней вполне узнаваемые картины. Отец подумал, что Майя изобразила свет уличных фонарей, отражающихся в огромных лужах, взволнованных сильным ветром, и сам удивился поэтичности этого образа.

– Что это? – все-таки спросил он, хотя ему явно не хотелось разрушать увиденную картину ночного дождливого города.

– Не знаю, – честно ответила Майя. – Мое настроение в тот момент, когда я захотела это написать. Мои друзья отчего-то видят каждый свое. Даже интересно послушать их измышления, – добавила она и улыбнулась.

– Я вот тоже вижу… – начал отец и осекся.

Ему вдруг расхотелось рассказывать о дождливой улице. Майя с любопытством на него посмотрела, но уточнять не стала. Ей подумалось, что так даже лучше, пусть то, что видит ее отец, останется тайной.

– Но вообще стиль странный, – заметил он. – Я такого не встречал и в принципе сейчас понимаю недовольство твоего преподавателя кружка.

– Да чего еще было ждать от этой старой перечницы? – пожала она плечами и открыла письменный стол. – Она только классику признавала!

– Но классика – это основа основ! – сказал он и подошел к Майе.

– Садись, – пригласила она и кивнула на диван.

Майя достала большую папку формата А-4. Они уселись рядышком. Отец внимательно просматривал рисунки, которые демонстрировала ему Майя. И все они были выполнены в таком же стиле. Правда, на некоторых картинах линии сменялись пятнами, и тогда казалось, что это хаотичная мозаика, иногда перемежалось и то и другое, но и это выглядело ярко и, несомненно, притягивало взгляд. В отдельной папочке оказались работы, отличающиеся тем, что среди линий вдруг просматривался большой глаз, или губы, или профиль. И это было странно.

– Сюрреализм, – пробормотал отец. – Ты, наверное, любишь творчество Сальвадора Дали?

Майя покраснела и пожала плечами. Про Дали она слышала, но особо его картинами не интересовалась. Она вообще не любила учиться и была нелюбопытна. Ей нравилось изливать свои эмоции на бумагу именно в виде хаотичных линий, и она особо никогда не задумывалась ни над стилем, ни над сочетанием цветов. Она просто следовала за своими мыслями и настроениями, и если чувствовала облегчение после написания очередной картины, то считала, что работа удалась.

– А какую музыку ты слушаешь? – неожиданно поинтересовался отец.

Майя вскочила и поставила диск.

Только не уходи, – шепотом попросил, —

Снова твои шаги услышу…

Но я не смог сказать, что я тебя любил

И друг без друга мы не дышим…

Осень уже в пятнадцатый раз,

А ты еще не любила… —

понеслось из колонок, и отец поморщился. Затем вежливо спросил:

– А что это за коллектив? Я совсем не разбираюсь в современной музыке.

– Это моя самая любимая группа «Китай», – сообщила Майя. – Я их просто обожаю. Вон и плакат с Гришей!

– С кем? – не понял отец и повернул голову.

На одной из стен висел постер с изображением черноволосого бледного парня с густо подведенными глазами. В его руках краснело разломанное пластмассовое сердце.

– Гриша Радуга, солист, – пояснила Майя и зарделась.

Ей показалась излишней такая откровенность, ведь отца она совершенно не знала и открывать свое сердце перед ним не собиралась. Она выключила музыкальный центр и села рядом с отцом.

– А что мама говорит? – после паузы поинтересовался он, перебирая рисунки.

– Мазня, – коротко ответила она и пожала плечами.

– Да, твоей маме такое навряд ли может понравиться, – заметил он и мягко улыбнулся.

– Что тут мне не нравится? – раздался немного взвинченный голос, и в комнату вошла она. – А, понятно, вы тут Майкины работы изучаете. Хоть бы ты ей сказал, что все это ерунда! Какое практическое применение может быть таким вот рисункам? – возмущенно добавила она и взяла из рук отца лист.

Он был полностью заполнен пятнышками всех оттенков розового.

– И что это? – сказала мама и скривилась в усмешке.

– Похоже на лепестки сакуры, – задумчиво ответил отец. – Они в Японии именно всех оттенков – от белого до красного и даже розово-фиолетового. Сакура – это, конечно, вишня, но некоторые сорта сливы начинают цветение раньше ее, а у них цветы бывают именно сочного красно-розового цвета. На солнце это очень красиво!

– А ты бывал в Японии? – удивилась Майя.

– Бывал! – хмыкнула мама. – Да он там и сейчас живет!

– По работе, – добавил отец. – Я в служебной командировке… долгосрочной. Пока на три года, а там видно будет.

– А где ты работаешь? – уточнила Майя, ощутив острое любопытство.

– В одной фирме, занимающейся медицинской техникой, – охотно ответил он.