спасительным и богоугодным, нежели продолжительные посты, возлежание на голой земле и другие подвиги, какими они всегда услаждались. Многие пустынники приняли тогда даже мучительную смерть за святителя – как бы они страдали за Самого Христа. Так св. Афанасий в своем лице примирил тогда «пустынножительство с общежитием, показав, что и священство совместно с любомудрием, и любомудрие имеет нужду в тайноводстве, ибо в такой мере согласил между собою то и другое и соединил в одно как безмолвное делание, так и деятельное безмолвие, что убедил поставлять монашество более в благонравии, нежели в телесном удалении от мира. Почему и великий Давид был сколько деятельнейший, столько и самый уединенный человек, если [пишет св. Григорий] в подтверждение нашего слова сильно и несомненно сказанное им: един есмь аз, дондеже прейду (Пс. 140:10)».[650]

Отсюда открываются новые мысли. Оказывается, что созерцательное уединение и деятельное служение обществу, собственно говоря, не суть два пути жизни, особо стоящих один от другого, параллельных (а тем более несправедливо было бы сказать – противоположных) друг другу. В строгом и точном смысле спасительный и богоугодный путь жизни один – путь евангельский, указанный Иисусом Христом. Созерцание же и деятельность суть только два элемента, существенно и необходимо входящих в содержание этого пути, две составные и нераздельные части одного общего целого или (как принято ныне выражаться) два основных атрибута одной и той же вещи. Созерцание и деятельность прекрасны сами по себе, но взятые в отдельности одно от другой, как особые пути жизни, оказываются односторонними. Созерцание, конечно, возвышенно и само по себе превосходно и достохвально, но без деятельного служения ближним оно оказывается малополезным, потому что блага его (духовные) ограничиваются лишь малым пределом упражняющихся в нем. Похвальна и деятельность, направленная к устроению общественного блага. Но без религиозного созерцания, без богомыслия и она оказывается неустойчивой, не имеющей твердой почвы и совершеннейших средств к своему обнаружению. В этом случае и смысле деятельность в обществе и ставится второстепенным родом жизни сравнительно с иноческим, религиозно-созерцательным уединением. Но, в свою очередь, деятельность общественная, вытекающая из бескорыстной любви к ближним, превосходит и самое созерцание в том отношении, что полезнее его и блага ее распространяются на многое множество людей бедствующих, угнетенных разными житейскими скорбями. Ясно, что созерцание и деятельность должны сочетаться неразрывно и взаимно восполнять друг друга. Истинно религиозное созерцание, духовное совершенство и нравственное воодушевление должны вовне проявляться в делах любви, свидетельствоваться деятельным служением на пользу ближних.

В свою очередь, это последнее только в созерцании-богомыслии, как религиозном начале жизни, может найти себе лучший источник, вдохновение, живительную силу и готовность к самопожертвованию.

Созерцание возвышает наш дух от земли к небу, от бренного к нетленному а деятельность низводит блага неба на землю, устрояет земную жизнь по чину жизни горней. Одно в не меньшей мере и важно, и потребно, как и другое. Но оба элемента – деятельность и созерцание – органически сливаются, проникают друг в друга, входят один в другой и образуют одно целое: это и есть единственный сам по себе спасительный и богоугодный путь жизни. Разобщать созерцание и деятельность, ставить их отдельно как особые роды жизни, тем более противопоставлять одно другой – значит разделять две части одного и того же целого, искусственно раздроблять то, что дано и существует одновременно и связано неразрывно.

VII

В отдельных личностях, совершенных и совершенствующих себя с духовной стороны, указанные два элемента спасительной жизни совмещаются и проявляются, однако, в очень неодинаковой мере и степени, что зависит от общеизвестных условий, создающих индивидуальные особенности духовного склада каждого человека и более или менее своеобразную историю его жизни. Сюда относятся неодинаковые у отдельных людей природные дарования, таланты и наклонности, различие воспитательных средств и влияний, неодинаковые внешние (общественные, исторические, бытовые, семейные) условия, в какие человек поставлен в отношении обнаружения своих духовно-нравственных сил, личная склонность каждого или преимущественно к уединенно-созерцательной жизни, или преимущественно к общинно-деятельной. Отсюда открывается новый факт: получается уже не два рода жизни – самостоятельных и независимых друг от друга (уединение и жизнь в обществе), но один сам по себе спасительный путь раздробляется на множество отдельных частных разветвлений соответственно многоразличию сочетаний основных элементов этого пути в отдельных личностях. Образуется множество различных родов богоугодной жизни – от высшего религиозного созерцания до исполнения самой малой общественной добродетели включительно (ср. Мф. 10:42; Лк. 16:24).[651]

Здесь мы усматриваем непрерывную цепь бесконечно разнообразных индивидуальных соединений всяких талантов, духовных совершенств и высших способностей.

Все образующиеся этим путем спасительные роды жизни сводятся к созерцанию и деятельности, представляют собой только своеобразное их сочетание, от них заимствуют свою жизненную силу и конкретное содержание. Не может быть речи о жизни исключительно деятельной. Человеческая деятельность не может быть понимаема неутомимой, непрерывной в безусловном смысле, потому что не может быть таковой. А не может она быть таковой по ограничительным условиям земного человеческого существования. Человек не может непрерывно трудиться: среди деятельности должны быть и минуты отдохновения от трудов, и именно минуты молитвенного созерцания и богомыслия. «…И тетива, постоянно натянутая, – пишет св. Григорий Богослов, – не выдерживает напряжения, а надобно ее спускать со стрелы, чтобы можно было снова натянуть и чтобы она была не бесполезной для стрелка, но годилась в случае употребления».[652] Значит, жизнь деятельная, как путь жизни спасительный и богоугодный, не только не исключает собой нравственно-религиозного созерцания, а, напротив, и созидается, и сопровождается им и потому может быть деятельной лишь в высшей степени, а не исключительно.[653]

Что касается, далее, жизни исключительно созерцательной, то и о ней не всегда можно говорить в точном и безусловном смысле. И уединенному подвижничеству часто бывает свойственна общественная деятельность на пользу ближних, только несколько иная, чем какую мы обыкновенно представляем. Великие пустынники и отшельники, покидающие греховный мир, своей дивной, богоподобной жизнью мало-помалу невольно привлекают к себе взоры сего мира. Целые толпы народные идут к этим пустынникам, которые, в свою очередь, благотворно влияют на приходящих к ним и примером собственной жизни, и словом назидания и утешения, и руководительными советами. Чрез это отшельник приносит народной жизни и обществу, может быть, более существенную и обильную пользу, нежели иной строитель общественного блага, живущий в мире. И отшельнику, таким образом, может быть свойственна общественная деятельность, с той лишь особенностью, что обыкновенно ревнитель народного блага сам идет в общество, чтобы служить его интересам, а здесь, наоборот, само общество идет к пустыннику и незаметно возводит его на степень руководителя и благоустроителя народной жизни.