Алла помалкивала, погрузившись в размышления. Если вся эта сцена – не спектакль, то и на ее собственные воспоминания, похоже, стоило глядеть с другого ракурса…

Выкупив у Громова квартиру и предвкушая предстоящую прибыль, Алла укатила к вожделенному теплому морю, строго-настрого наказав бригаде гастарбайтеров, чтоб к возвращению все было готово. Бригада была не то среднеазиатская, не то молдавская, но главное – знакомая, Алла нанимала этих ребят не впервые, так что отдыхала с легкой душой. Еще и сознание удачной (ах, какой удачной!) сделки приятно щекотало самолюбие, а ожидаемый «навар» обещал превзойти все ее предыдущие успехи на риелторской «ниве».

Вернувшись, она обнаружила, что ремонт не только не закончен, но даже не начинался.

Собственно, все обстояло еще хуже. Гастарбайтеры, пока она нежилась в теплых волнах, неожиданно попали в сферу внимания миграционной службы – документы у «ребят» оказались, разумеется, липовые. Саму Аллу это никогда не беспокоило – какая ей разница, лишь бы работа была сделана – но теперь у миграционной службы «возникли к ней вопросы». Отболтаться Алла, разумеется, отболталась: ой, как неловко вышло, нет, я их не знаю, да, впервые, нет, не помню, кто порекомендовал, думала, все в порядке, ну откуда ж я могу оценить достоверность документов, я же не эксперт, да-да, нужно быть внимательнее, да, понимаю, что незаконно, да, никогда больше, да, теперь только официально… Ну и заплатить, конечно, пришлось, не без этого.

Следом за миграционной службой на Аллу нацелилась налоговая – как учуяли, ей-богу. От этих, впрочем, отболтаться оказалось проще: ну да, имелось намерение вложиться в недвижимость, ничего незаконного, деньги заняла, у кого, извините, умолчу, не хочу никого подставлять, имею право. Конечно, если бы кому-то вздумалось покопаться в реестрах жилых фондов, обнаружилось бы, что госпожа Цызина время от времени фигурирует там то как покупатель, то как продавец, то есть «вкладывается в недвижимость» довольно регулярно и довольно успешно, не делясь при этом с государством ни единой копейкой. Но кому понадобится перерывать информационные монбланы ради единственного «левого» риелтора? Хотя заплатить пришлось и этим.

Что касается требуемого ремонта, то дела обстояли хуже, чем в исходном варианте. Гораздо хуже. Гастарбайтеры, как водится, жили там же, где работали, и, когда их «брали», приготовленные для ремонта материалы – кафель, обои, краски. сантехнический фарфор – были безнадежно испорчены. Мешки с цементом и шпаклевкой, порвавшись, засыпали своим содержимым все вокруг и, что было совсем скверно, попали в водопроводные трубы, точнее, в соединения, но от этого не легче: всю водопроводную внутриквартирную «начинку» требовалось менять. Как, впрочем, и залитые краской полы, и непонятно как изуродованные двери и окна. Повезло еще, что ни до каких соседей ни через вентиляцию, ни через полы ничего не протекло и не просочилось. Если бы пришлось еще и сторонний ущерб возмещать, Алле, как она сама с собой горько пошучивала, ничего не оставалось бы, кроме как пойти по миру с протянутой рукой.

По миру, к счастью, она не пошла и даже злосчастный ремонт кое-как завершила. Вот только продать квартиру никак не удавалось – как заклятье на нее было наложено, честное слово. Сперва дом надумали отнести к памятникам старины, да не просто к памятникам, а с полным выведением из жилого фонда. Что в этом здании в итоге должно было расположиться, так и не выяснилось, потому что вопрос о «памятнике» повис в воздухе. Скорее всего, о нем просто забыли, как это нередко случается. Но вместе с ним, как это столь же нередко, «замерз» и статус дома: де-факто вроде жилой, а де-юре – непонятно. То есть жить в «зависшем» доме было можно, а вот продать квартиру – увы.

Продалась квартира только через несколько лет, причем почти за столько же, за сколько и была куплена. Мизерная прибыль не покрывала даже понесенных расходов. Но к этому моменту Алла уже почти всерьез думала, что квартира «проклята», и была готова на что угодно, лишь бы избавиться от «удачного» приобретения. Деньги, «вложенные в недвижимость», использовать в аналогичных сделках оказалось невозможно – а ведь это было самое прибыльное направление. Теперь же приходилось довольствоваться обычными агентскими комиссионными за подыскивание подходящих вариантов купли-продажи-обмена и помощь в оформлении. По сравнению с прибылью от перепродажи это были сущие крохи.

Но еще хуже, что даже эти крохи становились все более скудными – количество удачных сделок неуклонно сокращалось. То ли взгляд Аллы потерял былую убедительность, то ли слова она подыскивать внезапно разучилась, то ли интонации утратили уверенность – но в результате она, которая всегда умела убедить кого угодно в чем угодно, а торговалась, как двадцать восемь восточных купцов вместе взятых, теперь регулярно оставалась у разбитого корыта. То продавец очередной квартиры внезапно «передумывал», то покупатель ухитрялся сговориться с владельцем за спиной Аллы, оставив ее таким образом без комиссионных, то, невзирая на все ее красноречие, продавец упорно не желал снижать свою цену, что сводило прибыль до микроскопических размеров, а то и вовсе срывало продажу. И с каждым таким срывом всегдашняя ее убедительность становилась все слабее и слабее. Алла попросту уже боялась начинать профессиональные монологи – ей казалось, что охмуряемые клиенты слушают ее с нескрываемым скепсисом: все-то ты врешь, дорогуша. Разве можно быть убедительной, если заранее думаешь, что тебе никто не поверит?

В общем, прибыльный когда-то бизнес шел ни шатко ни валко. На жизнь пока хватало, но не более того. Неужели судьба наказывала ее за попытку облапошить беззащитного Громова? Или не судьба, а собственное подсознание, в котором, может быть, все-таки нашлось место для странного образования, именуемого совестью?

От воспоминаний Аллу отвлек возглас Игоря:

– Да, конечно, спектакль! Карен, ты же сам сказал, что в «НаноФарме» работаешь, ты ж знал бы…

– Спектакль? – миролюбиво повторил Карен. – Черт его знает. Может, и спектакль. Президентом в «НаноФарме» действительно Громов, это я помню. Хотя, конечно… мало ли в Бразилии донов Педро, – процитировав знаменитую калягинскую реплику из «Здравствуйте, я ваша тетя!», он добродушно хохотнул, – то есть в смысле Громовых. Это ж как со Смирновыми. А видеть я его никогда не видел, я работник сугубо среднего звена, на такие высоты не забираюсь. Так что действительно черт его знает.

– Ну что, господа и… дамы! – Стас отвесил шутовской поклон в сторону Аллы, оставшейся за столом единственной представительницей «дам». – Приз за лучший маскарадный костюм, думаю, единогласно присуждается Громову. Какая жалость, что он уже изволил отбыть. Впрочем, приза-то у нас все равно нет? Весело посидели… Я даже сказал бы – содержательно. Если ничего интересного больше не запланировано, зовем халдея? Сколько там с нас…

– Да ладно, – Игорь раздраженно махнул рукой, – я заплачу, я же заказывал…

Вольготно откинувшийся на спинку дивана Стас глядел на него насмешливо:

– Чего там ладно? На всех раскидаем, чего ты сейчас-то выпендриваешься? Усвистала твоя краля, а перед нами можно не красоваться.