– Люблю тебя, Джесси, девочка моя, – сказала Мэл и снова меня обняла.

– Я тоже тебя люблю.

Когда я сказала Мэл, что у нее горячий лоб, и спросила, не хочет ли она, чтобы я вызвала врача, она покачала головой и уверила меня, что ей просто нужно поспать.

Я вернулась домой и уже крепко спала, когда Ро позвонил и тихим, сдавленным голосом сказал, что Мэл в больнице.

СЕЙЧАС

Каждый раз, когда я прихожу к Мэл и нахожу ее в гостиной – такую маленькую, но живую, – я чувствую прилив облегчения. «Она все еще здесь», – шепчет тонкий голосок в моей голове, но какой-то другой очень-очень тихий голос, говорит мне, что это не совсем так. Она уже не та Мэл, которую я знала, и с каждым днем она все сильнее отдаляется от того человека, которым была, и становится кем-то совсем другим.

– Джесси, девочка моя, – говорит она, когда я захожу в гостиную, и меня накрывает чувство вины.

Хоть она и выглядит иначе, это не значит, что она больше не Мэл.

– Привет, – говорю я и обхожу диван, чтобы ее обнять. Пока я к ней иду, она набрасывает одеяло на стопку бумажек, лежащих у нее на коленях.

– Чем занимаешься? – спрашиваю я, пытаясь не подавать виду, что ее скрытность меня расстраивает. Раньше она ничего от меня не прятала.

– Да так, всякими пустяками, – уклончиво отвечает она. – Люк вышел на пробежку.

– Ничего страшного, – говорю я. – Я пришла к тебе.

Она улыбается.

– На самом деле я рада, что мы можем немного побыть наедине. Я хотела с тобой кое-что обсудить.

У меня замирает сердце.

Она знает.

Она знает, что мы с Люком притворяемся, что в душе он по-прежнему меня ненавидит, что в душе я по-прежнему ненавижу себя. Она знает, что я натворила.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Я до сих пор помню, как мы разговаривали у меня в спальне в прошлом году. Ты не забыла?

– Конечно, нет, – отвечаю я, не зная, радоваться ли тому, какой оборот принимает наша беседа.

Из того разговора я помню чувство, что Мэл любит меня. Ее слова о том, что я вписалась в их семью. Я помню, как они на несколько следующих недель наполнили меня уверенностью и смелостью. Мне хватило глупости поверить в то, что я не была бомбой замедленного действия, которой вот-вот предстояло взорвать всех, кого я любила.

– Я знаю, что потом вся наша жизнь взлетела на воздух, – говорит она, подбирая идеальную метафору. – Что тебе было слишком тяжело находиться рядом со мной и Люком, когда Ро не стало.

Я сглатываю комок. Значит, вот что она подумала? Что мне было слишком тяжело находиться рядом с ними?

– Я знаю, как сильно ты по нему скучаешь.

– Скучаю.

Стоит мне сказать одно это слово – после целого года молчания, когда я не могла говорить о Ро с самыми важными людьми, – тоска наваливается на меня и грозит раздавить. Я скучаю по Ро каждый день – вплоть до физической боли. Я скучаю по нашим собраниям в сарае и по пряткам в темноте. Я скучаю по тому, как он меня смешил и как расстраивал. Я скучаю по тому, как мы играли в паре, хотя мне никогда это не нравилось. Я скучаю по тому, как мы вместе ели булочки с корицей и как я гадала ему по руке, водя пальцами по мозолистой ладони.

Я скучаю по своему лучшему другу всем, что только есть внутри меня.

– Надеюсь, ты знаешь, что я тебя не виню, – говорит Мэл, и я на секунду думаю, что она не винит меня за произошедшее тем вечером, когда погиб Ро, а потом вспоминаю: она же ни о чем не знает.

Я тяжело сглатываю.

– За что?

– За то, что ты все это время к нам не приходила. Я так рада, что вы с Люком нашли способ жить дальше.

Я не могу подобрать слова и просто киваю.

– Я по-прежнему не прошу тебя о нем позаботиться, потому что он большой мальчик. Может сам за собой приглядеть, – продолжает она. – Конечно, не то чтобы кому-то было нужно мое разрешение, но можешь, пожалуйста, напоминать ему, что он имеет право быть счастливым?

– Как? – спрашиваю я.

Мэл прищуривается.

– Я, конечно, тебя люблю, но не собираюсь обсуждать с тобой способы, которыми ты можешь осчастливить моего первенца.

Я смущенно смеюсь. По крайней мере, она не разгадала наш обман.

– И, кстати, ты тоже имеешь право быть счастливой, – добавляет она.

Я опускаю взгляд.

– Спасибо, Мэл.

– Не надо мне тут этих «спасибо, Мэл»! – твердо говорит она. – Я серьезно.

Она смотрит мне прямо в глаза.

– Нам с тобой повезло, что мы обе довольно рано встретили своих людей. Конечно, дерьмо тоже случается. Гэри оказался мерзким обманщиком, но все-таки благодаря ему я обрела по-настоящему своих людей – моих мальчиков. – У нее срывается голос. – Наоми – тоже мой человек, до мозга костей.

Я смеюсь.

– А мы с Люком и Ро всегда были твоими людьми. И навсегда ими останемся. Вы – моя большая сумасшедшая, разношерстная семья.

Она шутит, но я вспоминаю то, что несколько недель назад рассказала мне мама. Как ее семья отказалась общаться с папой из-за цвета его кожи. Если Мэл, Наоми, Ро, Люк и я смогли создать наш маленький союз, несмотря на все свои различия, как же печально то, что мои бабушка и дедушка предпочли потерять свою единственную дочь, только бы не принимать в семью человека, которого она полюбила.

– Ты знала, что мамины родители перестали с ней разговаривать, потому что папа темнокожий?

– Нет, – отвечает она. – Откуда ты это знаешь?

Я пересказываю ей все, что сказала мне мама, и добавляю, что этот факт делает нашу историю еще более значимой.

– Нашу историю, – задумчиво повторяет Мэл. – Мне нравится, как это звучит. И, знаешь, необязательно, чтобы у нее был аккуратно прилизанный финал… Черт, я так хотела стать противной старухой, которая вечно всем недовольна!

– Как Наоми? – интересуюсь я, хотя в моих глазах стоят слезы.

Мэл откидывает голову назад и начинает хохотать так же, как Люк на днях хохотал в бассейне, – всем, что осталось от ее тела.

– Я обязательно передам ей, что ты сказала.

– Пожалуйста, не надо, – говорю я, и в моих словах только доля шутки.

– В общем, – продолжает Мэл. – Я забыла, к чему я это все говорила. Просто еще немного – и от нас останетесь только вы с Люком. Любите друг друга изо всех сил, хорошо?

Я растерянно мигаю. Как мне сказать ей, что между нами с Люком уже не осталось никакой любви? Что я разрушила все шансы на то, что мы проживем жизнь вместе, и уничтожила все нити, которые связывали нас и делали его «моим человеком». Как показать ей, что все это время она ошибалась насчет меня? Что на самом деле я никогда не могла вписаться в их семью, потому что во мне слишком много острых углов и неправильных линий. Мне не найти свое место в мире.