Михаил прочитал обрывок газетки, потом внимательно его перечитал, сложил вчетверо и убрал под чапан, в карман нательной рубахи.

– Пишут в газете, – осипшим вдруг голосом сказал Михаил, запахивая чапан на груди, – что большевики царя убили со всей семьей, в Екатеринбурге, через месяц после Перми. Царя, детей. Всех…

– Всех? – переспросил Магомед. – Может, врут?

– Нет, правда это, – покачал головой Михаил. – Просто мы с тобой все это время газет не видели. – Скажи-ка, – оборотился он к чайханщику, подоспевшему очистить соседний столик от остатков лепешки и рыбьих костей, – вот тут в газете пишут, что царя убили. Думаешь, правда?

– Ну да, – сказал чайханщик, как об обычном. – Теперь они другого царя поставили – красного.

– А у вас тут какой царь? – спросил Магомед.

– Пока никакого нет, – сказал чайханщик. – Так живем.

Чайханщик отошел с объедками и посудой, а Магомед запасливо сгреб урюк в карман и легко поднялся на ноги.

– Уходить надо, – сказал Магомед, – пока целы. На базаре документы новые купим и двинемся. Чем дальше уйдем, тем лучше… До Европы-то еще далеко?

– Не близко, – сказал Михаил. – Красный царь сюда дотянется со своими чекистами – нам с тобой несдобровать.

– Вот я и говорю, – согласился Магомед.

Они вышли на утреннюю Медную улицу, протянувшуюся меж высокой стены карагачей, под которыми шустро бежала вода по арыку в неглубоком ложе, выстланном каменными кругляками. Привычно опираясь на палку с топорным набалдашником, ударом которого можно было легко уложить на месте волка или человека, Михаил почувствовал себя почти своим в этих новых декорациях – на хивинской Медной улице, в странной бедняцкой одежде, с топором в руке. И это ему понравилось. Не было здесь ни царских дворцов, ни холеных парков – и их отсутствие на Медной улице ничуть не заботило великого князя. Уйдя от чекистской расправы в Перми, перебравшись через реку, он оказался на другом берегу той же реки, но в совсем новой жизни, и все прожитое осталось там, по ту сторону реки.

Почти всякая улица среднеазиатского города, хорошо утоптанная за столетия ногами человека и раскатанная колесами арб, ведет к базару. Именно базар является средоточием городской жизни, и именно там, в торговой круговерти, проявляются характер местного народа и особенности эпохи. Какой город без базара?!

И вот здесь Магомед преобразился. Деловито толкался он в гуще торговцев, заглядывая в лица и заговаривая на родном языке, словно искал кого-то. Наконец его усилия увенчались успехом: он услышал ответ на кавказском наречье и, отведя земляка в сторонку, оживленно с ним о чем-то заговорил.

– Своего нашел, – выбравшись из толпы, доложил Магомед Михаилу. – Карачаевца. Он вечером документы новые принесет.

– Сам изготовит? – спросил Михаил с сомнением.

– Зачем сам? – удивился вопросу Магомед. – Настоящие! Солдат документы, которых на войне убили.

– Откуда они у него? – спросил Михаил.

– Достал, – не вдаваясь в подробности, ответил Магомед. – Теперь продает. Он опытный человек, всех тут знает. Через него можно и камушек твой продать, самый маленький, а то ехать еще далеко.

– Хорошо, – помолчав, решил Михаил. – Деньги получим и сразу тронемся дальше.

Дальше, за красными и черными песками, была Персия.

Персия для русского уха не была пустым звуком: продвигаясь в направлении Центральной Азии и обрастая при этом новыми землями, Российская империя не выпускала Персию из поля зрения и круга своих политических интересов. Отношения между странами складывались неровно, но связи, скрепленные кровью растерзанного тегеранской чернью Александра Грибоедова, оставались прочными. Шах расплатился за убийство автора великой комедии «Горе от ума» алмазом «Шах» размером с голубиное яйцо, и плата была благосклонно принята Николаем Первым. Государственные интересы превыше человеческой жизни, это же ясно!

И годы спустя после того убийства деловые связи двух стран не ослабевали: Персия всегда оставалась для России лакомым куском, омываемым с востока Индийским океаном, в теплые воды которого так и тянет окунуться. Способствовало таким захватывающим мечтам и то, что Персия была заселена многими племенами и народами: на севере страны проживали азербайджанцы, тяготевшие скорее к находившемуся под русским влиянием Баку, чем к шахскому Тегерану, и охотно бунтовавшие против персов.

Большевики, захватившие власть в России и одержимые коммунистической экспансией, усилили нажим на Персию. Вот ведь беда – оказаться в небольшой стране под боком великой воюющей державы, к тому же «собирающей земли»! В такое незавидное положение попала Персия, жившая чуть ли не по средневековым законам, – дремлющая Персия с ее беспокойным «иранским Азербайджаном», готовым попасть в широкий карман большевиков. Для инструктажа и поддержки ирано-азербайджанских пролетарских братьев в Персию был командирован видный агент Иностранного отдела ЧК Яков Блюмкин – убийца германского посла Мирбаха, один из наиболее ярких авантюристов тех диких времен. Этот Блюмкин и действовал в Иранском Азербайджане – организовывал местную компартию и создавал освободительную армию – как-раз в то время, когда Михаил, с новыми документами, собирался в Персию, чтобы из нее нелегально пробраться в Турцию, а оттуда – в Европу.

Вечером накануне отъезда Михаил с Магомедом зашли в конюшню караван-сарая. Их лошади стояли рядом, сонно переступая с ноги на ногу. Подойдя к ним, Михаил достал из-за пазухи круглую лепешку, разломил ее пополам, посыпал крупной солью и половину отдал Магомеду. Лошади узнали хозяев и, насторожившись, наблюдали за их действиями. А мужчины, протянув угощенье своим верным коням, молча глядели, как те благодарно жуют, похрупывая кристалликами соли.

– Ну, вот и всё, – сказал Михаил. – Попрощались… Теперь можно идти.

И они ушли, а кони остались в стойле караван-сарая. Михаил решил не продавать их, не отдавать в чужие руки, чтоб не привлекать ничьего внимания к отъезду двух чужеземных постояльцев. Жили-были гости – и пропали, оставив хозяину постоялого двора своих лошадей в уплату за постой. Иншалла!

Деньги помогают решить большинство насущных жизненных проблем – не все, конечно, но большинство. В этом был уверен и многоопытный Гуго Бринт, терпеливо дожидавшийся в Париже появления Натальи Сергеевны в поле зрения его агентов, рассеянных по всей Европе, и сама Наталья Сергеевна, мечтавшая незаметно, не привлекая ничьего внимания, добраться до Копенгагена, до своего сыночка Джорджи, скучавшего по маме под бдительным присмотром короля Кристиана Десятого.

Да и Михаил Александрович успел утвердиться в могуществе денег, когда после всех треволнений революционной смуты, спасения от гибели в Перми, бегства в Азию и утомительного перехода через безрадостную пустыню от Хивы до древнего Мерва. Издревле эти шестьсот верст через Каракумы считались самым тяжелым участком Великого шелкового пути.

Нет места, более подходящего для беспрепятственного ухода в себя, в собственную не знающую покоя душу, чем зыбучие пески пустыни. Ничто здесь не отвлечет внимание странника – ни дерево, ни зверь. Человек остается наедине с бездонными небесами, открытыми для вопросов, но не дающими на них ответов. Оно и к лучшему: не слыша подсказок, вопрошающий собственным разумением вынужден разбираться в непостижимости нашей жизни. Это трудно, но приходится.

Посреди песчаного мира, пролегшего между Хивой и Мервом, задавался такими